- Сейчас, дитя мое, он доиграет… - вздохнул Бесподобный Елауарий, показывая на небольшой пыльный оркестрион, стоящий в самом углу.
На клавишах дрых Брат Бенедиктус, изредка ворочаясь и издавая какофонию жутковатых инфернальных звуков, вырывавшихся из труб. Брат Бенедиктус повел ухом, зевнул и почесался. Звуки стали еще более торжественными и зловещими. А потом он потянулся, зацепив лапами часть клавиш, которые тут же выдали свежий аккорд.
- Я понял! К нам вернулся тот самый музыкант, которого пристрелили четыре года назад! - умилился Бесподобный Елауарий. – За то, что играл так же отвратно! Многие прихожане даже спрашивали, неужели вернулся. О, тогда были золотые времена для нашей часовеньки! Но ничего, кажется, они к нам возвращаются…
Брат Бенедиктус шмякнулся задницей на клавиши и стал вылизывать лапу, пока я терпеливо ждала. Когда кот лежал на верхнем регистре, мне казалось, что сейчас к нам сойдет сама богиня любви и возлюбит нас.
- А еще у нас повысилось количество пожертвований на строительство храма! – улыбнулся Бесподобный Елауарий. – Люди стали чаще задумываться о любви. Особенно, если я запираю дверь и прошу брата Бенедиктуса сыграть еще!
Брат Бенедиктус зевнул, скосив глаза и стек с клавиш. Мне ужасно хотелось поговорить с Бесподобным, но где-то меня ждали шторы, а рядом вертелся Фогс.
- Вот, держи! – произнес Бесподобный Елауарий, выдавая мне две огромные по самый локоть перчатки. – Ты ведь предупредила их тихонько, я надеюсь?
- Да, - кивнула я, понимая, что все сделала правильно. Брат Бенедиктус перекочевал мне в руки и яростно зашипел. На вытянутых руках, избегая ударов кошачьей лапой с огромными когтями, я несла его в сторону двери.
- Ты давно не исповедовалась, дитя мое, - строго произнес Бесподобный Елауарий, открывая мне дверь. И тут мне стало ужасно стыдно. Обычно я исповедовалась часто, а тут что-то перестала. – У меня уже сплетни кончились, рассказывать не о чем. Так что с исповедью не затягивай.
Я пообещала, что приду. Лапа чуть не съездила мне по носу, а я отпрянула назад, неся его в ничего не подозревающую толпу. Не доходя несколько шагов, я бросила разъяренное чудовище в гущу людей. И через пару мгновений возле моего ателье стало пусто. Валялся чей-то растоптанный цилиндр, мятый букет цветов и женская перчатка.
Открыв дверь, я взяла деньги, отвязала Укропчика, попросив у него прощения, и направилась в сторону магазина тканей и фурнитуры. Стоило мне открыть дверь, как на меня обрушился скандал.
- Что значит, у вас нет павлиньих перьев? – негодовала багровая от возмущения дама. – А должны быть!