На очередном толчке меня простреливает первым спазмом. Я хватаю ртом воздух, цепляюсь за плечи Тимура и слышу хриплый смех. Кажется, я потеряла сознание, и лишь способна наслаждаться тем, как удовольствие растекается по телу.
— Смотри на меня, Элла, — приказывает, и сквозь дурман вижу его горящие дикие глаза. И стоит нам схлестнуться взглядами, как Тимур с гортанным рыком кончает.
Мне так хорошо, что я прикусываю его плечо. Оставляю на его теле свои метки, делаю своим, помечаю.
Отголоски оргазма стихают, пока Тимур медленно гладит меня по бёдрам, спине. Молчит, а я малодушно пользуюсь этой паузой в глупой надежде, что Каиров никуда-никуда не уедет. Но реальность иначе устроена.
— Прости, у меня нет времени обниматься, — с сожалением, а лицо снова становится той самой непроницаемой маской, ледяным панцирем.
Я изо всех сил пытаюсь казаться взрослой и мудрой. Надо уезжать? Значит, пусть едет.
Вместо того, чтобы пускать сопли, я встаю, раскрываю створки шкафа и ищу какую-то одежду. Перебираю вешалки, пока не понимаю, что мне плевать, что будет на мне надето. Платье? Ну, пусть будет платье.
— Давай, Тимур Русланович, не копайся, — притворно возмущаюсь и хлопаю в ладоши, глядя на одевающегося Тимура. — Время не ждёт!
Тимур смотрит на меня, сощурившись, но всё-таки улыбается облегчённо. Неужели действительно думал, что я буду рыдать и хватать его за штанины? Нет уж, меня воспитал вечно занятый отец, я прекрасно знаю, что существуют дела, которые нельзя отменить. Даже если твой ребёнок выбил коленную чашечку и сейчас плачет от боли и одиночества.
И неважно, что сейчас сердце бьётся глухо и причиняет боль. Разве это не моё лишь дело?
До двери доходим молча, Тимур распахивает её, но выходить не торопится. Берёт меня за плечи, легонько встряхивает и цепко фиксирует мой взгляд:
— Элла, трубку снимать только, если я позвоню. В холодильнике полно еды, есть вода в кулере, книги, даже выпивка в баре. Будь благоразумной, мы справимся.
И, поцеловав меня в губы — легко и невесомо — выходит за порог. Машет на прощание рукой, хмурится и ныряет в салон незнакомой чёрной машины.
Только возвращайся. Пусть даже не ко мне, но возвращайся.
Я буду ждать.
Всё будет хорошо, повторяю себе, и даже верю в это. Ну, а как иначе?
Нет, ну сначала, стоило Тимуру уехать, конечно, поплакала немного, довела себя до икоты, но потом поняла, что таким образом я скорее поседею и инфаркт в двадцать один год заработаю, чем успокоюсь.
Потому решила чем-то заняться.
Удобно обуваюсь, нахожу в одном из шкафов большую миску — не модную из бутика посуды, а самую простецкую, белую эмалированную с нарисованными голубыми цветочками. И снова ностальгия больно тычет в грудь — у бабули такие же были, на все случаи жизни подходили.