Отец прикрывает глаза, барабанит пальцами по колену, о чём-то думает.
— А! — хлопаю себя по лбу. — Ещё из-за твоих амбиций меня чуть не убили, и если бы не Тимур… но это тоже всё неважно. Куда важнее была болтовня с журналюгами! А теперь ты хочешь повернуть всё так, будто это я глупая обидчивая девочка, у которой в голове вата и она ничего не соображает, а умеет только, уцепившись за твой хвост, ходить туда-сюда.
— Элла, если бы я не дал ответ всем журналистам сразу, они бы рванули за мной, нашли тебя, начали бы приставать со своими идиотскими вопросами. Я хотел тебя защитить. Хоть так, но защитить, если иначе не получилось. Зато тебя никто не тронул.
— Да что они бы мне сделали? — фыркаю и совсем чуть-чуть голос повышаю. — Папа, ты не понимаешь. Это следствие. Твоих поступков, твоих ошибок. Но ты даже признавать ничего не хочешь, словно если извинишься, планета перевернётся и мир рухнет.
— Элла…
— Папа, помнишь мою гимнастику? — дождавшись кивка головы, продолжаю: — Мне очень хотелось, чтобы ты гордился мной.
— Я гордился.
— Наверное, — встяхиваю головой, прячусь на мгновение за занавесью волос. — А скажи, сколько моих соревнований ты посетил? А? Ну?
Отец цокает языком, запускает руку в волосы, портит причёску.
— Нет ответа? А я тебе подскажу. Ноль. Круглый такой, знаешь? Круглый и пустой. А когда я упала? Когда колено раздробила? Сколько мне пришлось тебя ждать? Целую вечность.
— Принцесса, я… это было для тебя так важно? Соревнования твои? Чтобы я на них был? — впервые в голосе растерянность, а лицо из каменной маски становится расстроенным, “человеческим”.
— А ты как думаешь? Впрочем, это всё уже в прошлом, просто… ай, ладно.
Мы снова молчим, только теперь взгляд отца совсем печальный. Я не знаю, радоваться ли этому или горевать вместе с ним — всё-таки сделать ему больно не входило в мои планы. Только он мне тоже делал больно и продолжает в том же духе, считая, что он-то на всё имеет право, ибо взрослый и ответственный, а я так, сопля неразумная.
— Ты прирождённый политик, папа. У тебя на всё найдётся правильный и удобный ответ, сотня аргументов, но только я не твой электорат. Я твоя дочь! Я люблю Тимура и не собираюсь это скрывать или уходить от него, чтобы быть тебе удобной и послушной, но несчастной.
— Нет у меня уже никакого электората, завязал я с большой политикой.
В его голосе грусть мелькает — я знаю, что он действительно хотел выиграть эти проклятые выборы. Жаль, что любой ценой.
— Папа, если ты хочешь снова убедить меня, что Тимур — плохая партия, а нам нужно поехать домой, то мой ответ “нет”. Не трать время попусту, не усложняй то, что и так слишком сложно.