Я никогда не слышал, чтобы мать так с кем-то разговаривал, была настолько жестокой, но пришлось быстро понять, чего стоит женщина, которая меня родила.
Мать была невыносимо циничной в тот момент, не выбирала выражений и будто специально довела несчастную Лиду до нервного срыва, а и слушал, взмокший, словно температура моя шарахнула за сорок.
Мне было всего двенадцать, и мне пришлось убедиться: моя мать – монстр, которая способна раскатать катком любого, кто подвернётся под руку.
Марта чем-то напомнила мне ту самую Лиду, а я отлично знал цену доброте своей матери. Я в неё не верил, как не верил в инопланетян или рептилоидов.
– Ты дома? – голос отца вытаскивает меня из лабиринтов памяти, а я щёлкаю пультом, выключаю проектор и медленно поднимаюсь на ноги.
Отчего-то мне жутко не хочется, чтобы отец вместе со мной смотрел семейные фотографии. Будто бы ему нечего там видеть.
– Дома? Нет, слава богу, с этим домом меня почти ничего уже не связывает.
– Кто тебя снова покусал?
Отец проходит в комнату, но останавливается в паре шагов от меня. Есть в его взгляде что-то тревожное, но на совесть не похоже. Отец просто присматривается, пытается вывернуть меня наизнанку, в голову мою залезть.
Он всегда так делает, но только сегодня меня это по-настоящему раздражает.
– Знаешь, чего мне хочется больше всего сейчас… папа?
Отец вопросительно приподнимает бровь, склоняет голову вбок, и во взгляде его ирония сквозит:
– Ты отлично зарабатываешь, сын, потому, уверен, тебе не составит труда получить всё, что тебе хочется.
– Деньги-деньги… а порядочного отца тоже за деньги можно купить?
– В смысле?
– Ну, знаешь… порядочность? Совесть? Семейные узы? Вот эта вся чепуха. Тебе вообще знакомы эти слова? Словарь не нужен? Если что, могу принести.
Отец обходит диван и присаживается, закидывая руки на кожаную спинку. Кладёт ногу на ногу, качает стопой, молчит. Пауза кажется невыносимо долгой, хотя вряд ли проходит больше нескольких секунд, но всё-таки наконец он распечатывает тишину своим густым баритоном:
– Я очень хочу понять, какая муха тебя покусала, сын, но никак не получается. О чём ты?
Его деланное безразличие – или самое настоящее? – выбивает меня из колеи. Есть в тоне отца что-то такое, что заставляет чувствовать себя мелким пацаном, с мнением которого вовсе не считаются. Пацаном, на которого всем плевать.
Я уже чувствовал себя таким, больше мне не хочется.
– Не притворяйся идиотом, – выдаю, впрочем, без лишнего надрыва. – Я разговаривал с Мартой.
Наверное, я малодушная скотина, но мне хочется услышать сейчас, что отец тут не при делах. Возможно, даже смог бы смириться, что Марта за какой-то целью мне соврала, но…