Я бы это пережил, только бы не чувствовать этой гадливости по отношению к отцу.
Марту бы я понял, отца – не смогу.
И папа, будто бы стремясь оправдать все мои самые страшные опасения, говорит:
– Ты мой единственный сын, – я закладываю руки в карманы, чтобы вдруг не сорваться и не осуществить своё желание расквасить ему нос. – И я всё сделаю для того, чтобы ты не совершал ошибок. Это мой отцовский долг.
– Это похоже на сцену из сопливой мелодрамы.
– Вероятно, я-то ни одной из них не видел, – пожимает плечами и продолжает: – Если для твоего счастья и блестящего будущего нужно будет играть в тёмную, я и на это пойду. Повторяю, ты мой единственный сын, наследник и носитель фамилии. Я не для того столько пахал и глотки другим рвал, чтобы пришла какая-то девица и всё разрушила.
Отец абсолютно спокоен, и это выводит из себя. Всё-таки мы разные – мне такое самообладание даже не снилось.
– Ты зачем это сделал?
– Может быть, отбить у тебя решил девчонку… а что? Она красивая.
– Ты подонок.
– Я это слышал в своей жизни миллионы раз, – устало вздыхает, трёт пальцами подбородок. – Ничего нового ты мне рассказать не сумеешь. Но я всё – слышишь? – абсолютно всё в этой жизни делал для того, чтобы моя семья была в порядке.
– То есть ты прикрываешься благородными целями?
– Во мне мало благородства, Марк, но я, как бешеный волк, буду охранять нашу репутацию и положение в обществе. И никому не позволю лезть в нашу семью в грязных сапогах.
Я отхожу и, отвернувшись от отца, останавливаюсь напротив большого постера фильма «Мстители». Он красивый, он мне нравится – могу часами залипать, а сейчас мне просто нужно отвлечься.
– Значит, ты заботой о семье прикрывался, когда предлагал Марте стать твоей любовницей?
Этот вопрос пропитан ядом, прожигает горло и травит меня изнутри. Вырываю его из себя, и становится легче. В ушах стоит треск рвущихся семейных связей, и они звенят, как разрезанные ножницами струны – жалобно и печально.
– Считай, что это был тест-драйв, – отец заявляет это настолько равнодушным тоном, что мне хочется схватить его за плечи и встряхнуть хорошенько, чтобы голова дёрнулась и в ней наконец всё на место стало.
Я оборачиваюсь так резко, что перед глазами плывёт комната, и делаю шаг вперёд. Меня будто бы в воронку засасывает и только чудом удаётся удержаться на ногах. Отец удивлённо приподнимает брови. Всего на несколько миллиметров, но в глазах успеваю заметить слишком сильное удивление. Где-то на периферии сознания, глубоко-глубоко мерцает мысль: «Я ведь действительно его ударю». Сейчас занесу кулак и разобью лицо родному отцу. Мысль эта – дикая и немыслимая, но я готов именно так поставить точку.