Мне не нужно повторять дважды, и уже через пару минут я влетаю в квартиру. Прижимаю Марту к себе, букет оказывается на полке для ключей, кренится и падает на пол. Да пофиг, ещё миллион таких куплю. Мне просто так много хочется сказать, но слова не идут, тяжёлые и неподъемные.
– Ты голоден?
– Я в баре был, мы с Региной и Женькой посидели немного. Я сыт.
Поддеваю подбородок Марты пальцем, в глаза заглядываю, ищу в них признаки ревности или недовольства, но моя девочка снова удивляет меня: она обхватывает мои щёки руками, проводит по колкой небритости и целует в подбородок, едва касаясь кожи губами.
Так нежно и легко, словно крылом бабочки задела, а я от этого на сотни молекул готов разлететься.
Оказывается, когда ты впервые влюблён по-настоящему, так мало нужно для счастья.
– Ты идеальная. Знаешь об этом?
Марта краснеет, утыкается носом в мою грудь, а я захлопываю дверь за своей спиной.
– Останешься? – на этот раз просит меня Марта.
– Только попробуй выгнать, – усмехаюсь и накрываю её губы поцелуем.
На всю ночь Марк действительно остаётся со мной. Рядом во всех смыслах этого слова. Он оберегает меня, защищает, хотя кажется, что это ему самому помощь нужна больше, чем мне. Намного больше. Но мой принц не жалуется ни словом, ни делом. Молчит, если смотрю на него слишком пристально, затыкает рот поцелуями, делает всё, чтобы я не спрашивала лишнего.
Собственно, зачем нужны лишние слова и вопросы, если и так понятно: ему тяжело. Настолько, что ночью он спит тревожно, борется с кем-то невидимым и несколько раз, будто убегая от опасности, бьёт сильно меня ногой, забрасывает сверху руку, так и не просыпаясь, подкладывает под мою спину вторую руку, притягивает к себе и шепчет что-то невразумительное. Неразборчивое, но беспокойное.
Меня отчаянно клонит в сон, но глаза сомкнуть даже на минуточку не получается. Не могу себе этого позволить. Вместо того, чтобы плавать в безбрежных морочных водах, я глажу Марка по голове, распутываю влажные пряди, говорю, что люблю его безумно. Настолько сильно, что дышать без него разучилась. К рассвету на его коже скапливается столько липкой ледяной испарины, что, наплевав на всякие условности и правила приличия, промокаю её простынёй.
Да плевать, потом постираю. Разве это важно?
Зато о своих проблемах мне думать некогда и это… хорошо. Потому что до приезда Марка я только и делала, что волновалась о маме, смотрела на экран телефона, следила за стрелками часов и молилась, чтобы всё обошлось.
Марк спас меня от тоски, вытащил из неё поцелуями и лёгкой болтовнёй. Даже заботой о себе вытянул из мутных вод переживаний о маме. Через два дня ей назначена операция, и это выбивает меня из колеи, тревожит и путает.