Занятия шли бойко. Почти все бывшие солдаты. Василий Иванович Лалетин отбухал в армии лет пять. Правда, давно, однако сноровки не потерял. Умело ложится к пулемету, умело закладывает ленту. К стрельбе готов. Только нажми гашетку.
— Эй, Василь Иваныч, бороду не зажми, — гудит Алексей Трубинский.
— Зажал уже! — кричит Капустин.
— Тише вы, бесы! Я ведь человек военный, «Канареечку» певал и чечевицы не с ваше съел. Вот ты, Петруша, чем над бородой смеяться, сам покажи свою успешь.
У Петра дело идет похуже. Нет той сноровки, как у Лалетина, но названия пулеметных частей он схватил на лету и иногда подсказывает самому Филиппу. Памятливый.
В штаб Красной гвардии поднялись мокрые, хочется курить и есть. Филипп поставил на гудящую «буржуйку» пегий чайник. Можно кипяточку пошвыркать для согрева. А то после этого еще на партийный суд идти. Филиппа как сочувствующего большевикам тоже звали. А пока он пулемет вычистит.
— Нет-нет, это не дело, — отстранил Лалетин его руки от «максима». — Ты, Спартак, требуй с нас, чтоб вычищено было оружье. Оставим так, а вдруг песку щепотка попадет. Заест. Ну-ка, кого назначишь?
— Можно я? — вызвался Капустин, сбросил тужурку и вместе с Ильей Лалетиным, братом Василия Ивановича, принялся за дело.
Конопатый чайник заплевался, застучал крышкой. Хорошо попить кипяток с солью. Если бы еще хлебца…
Трубинский ходит с жестяной кружкой в руке. На исхудалом теле болтается землемерская тужурка. Говорит, землемерил до революции. Заросший кадык вздрагивает, когда Алексей втягивает кипяток. Горячо.
Трубинский человек безотказный: и в газету пишет про очистку города, и речи держит о мировой революции.
— Работа у меня на работу налезла, — жалуется он, — и очистка снега, и ямы выгребные, и пастух — все теперь моя забота.
Василий Иванович по-малярски сидит на корточках около стены, в разговор не вмешивается. Поманил пальцем Филиппа.
— Искурился я весь. Нет ли?
Филипп вытряхнул из кисета махорочную пыль, протянул щепоть Лалетину.
— Нет, последнее не беру.
Все-таки они разделили табак на две соломенно тонкие цигарки и курили до тех пор, пока не стало палить не чувствительные к огню пальцы.
— Я что тебе хочу сказать, Филипп, — остро глянув, сказал Василий Иванович. — Вот ты сегодня про Спартака рассказывал. И что пулемет бы ему сильно помог. Хорошо это у тебя получилось. И еще сказал, что Спартак бы социализм допрежь нас сделал.
— Ага, если бы ему пулемет, — убежденно сказал Филипп.
— А какой социализм-то? Не думал? Маркс говорит, что касаемо этакого социализму, так утопический был бы социализм, невзаправдашний. И почему, все поясняет. Не читал ты ничего про это?