– Ты не хочешь рассказать им, что дети в безопасности? – спросила она, собираясь слезть с телеги, но Тильмар положил ей ладони на плечи и остановил.
– Нет, Гор сам расскажет. Пусть поостерегутся. И ты пока посиди. Я телегу к дому подгоню, нечего ноги бить.
– Я не хрустальная! – возмутилась Ярина уже всерьез. – Или ты сейчас же скажешь, чего боишься, или…
Тильмар усмехнулся и легонько погладил ее по волосам, не дав закончить.
– Не сердись, – попросил он. – Я обещал все рассказать? Я свои обещания держу. Завтра, как отъедем подальше, все узнаешь. А пока – потерпи. Я быстро. Утрясу все с ночлегом и заберу тебя. Только Орма отдам, его выкупают и накормят. Есть тут у меня одна знакомая.
– Я и сама могу…
– Ты устала, пусть о нем позаботятся.
Он достал корзинку и поспешил следом за ушедшим мужиком, скрывшись из виду, а Ярина нахохлилась. Обида жгла в груди пуще прежнего. Тильмар с кем угодно готов был откровенничать, но не с ней. Она совсем безмозглая для него, что ли?
– Дорога дальняя, госпожа? – добродушно спросил оставшийся на страже мужик. Он косился на нее украдкой, все больше вглядываясь в вечернюю синь.
– До Ольховника, – вздохнула Ярина и спросила из вежливости, видно же, что ему поговорить хотелось: – Кто-то важный должен приехать?
– Дык, сынок мой с обозом ушел две седмицы назад в Ракитник. Голубь надысь от купца нашего прилетел, должны были они возвертаться третьего дня, ан нет. Мы с ним, верите ли, госпожа, разругались вдрызг, чуть рыло я ему не начистил. Этот осел на двух копытах возьми и свали с купцом. А спина у него больная, как прихватит – не разогнуться. Вот думаю, не случилось ли чего. Мы такого друг другу наговорили, вспомнить страшно. Ссора ссорой, один ведь он у меня остался. Как подумаю, холодный пот прошибает. Я ему еще кричал вслед: «Чтоб тебя навьи взяли». Дурень! Как жить буду, ежели он не вернется?
Мужик говорил и говорил, выплескивая все, что накопилось в душе за эти дни, а у Ярины перед глазами стояла последняя улыбка Гора.
Она уже видела ее. Дважды. И каждый раз он шел на смерть, упрямо задвигая ее за спину. Сразу вспомнилось, как они с Тильмаром не давали ей шагу одной ступить, отмалчивались. А она все дулась, как мышь на крупу, обиду свою баюкала.
Ужас сдавил ледяными тисками.
А если она его больше не увидит? Никогда! Если все, что останется в памяти – обида и те слова несказанные. Теперь жить с этим, думать, вспоминать. Жалеть, отчаянно, до крика, что дурой такой была! Промолчала, когда нужно было вцепиться и заставить его выслушать.
Он ее от себя гнал, но что она сделала, чтобы остаться? Ладно, толку от нее никакого. Но Гор же и Тильмара спровадил, хотя сам еще не поправился. И помощь бы ему не помешала. Обереги эти… столько даже самые богатые купцы на телегу не навешивают. От чего он так ее защищал?