— Да, — привычно проговорил он, взяв трубку.
— Ты почему не отвечаешь? Спишь? — раздался в трубке голос Вачнадзе.
— Нет… Сижу, думаю… вспоминаю…
— Полезное занятие в новогоднюю ночь. — И помолчав, спросил: — А как вообще… настроение?
Гурьев подумал и признался:
— Паршивое… дальше некуда.
— Ну, это ты зря… Хочешь приду к тебе? Посидим, поговорим…
— Приходи, — нехотя согласился Гурьев. — У меня на столе коньяк стоит. Любишь коньяк?
— Смотря по обстоятельствам и какой марки… У тебя какой?
— Да вроде бы… кавказский… — покосился Гурьев на бутылку. — Не то ереванский, не то еще какой, не интересовался… Ты же знаешь, я не любитель таких напитков. Приходи — разберешь сам, это по твоей части.
— Ну, ну… Жди, иду.
…Вачнадзе ввалился весь засыпанный снегом, с мокрым, раскрасневшимся лицом. Хлопая шапкой о колено, заговорил:
— Ну и погодка, черт! Вот застанет кого в пути — не поздоровится… Что молчишь?
— Веселый, смотрю, ты…
— Хо, веселый!.. Конечно, веселый, дорогой мой, — новый год на дворе… А ну-ка показывай свой коньяк! — И взглянув на этикетку, на которой было нарисовано пять звездочек, он прищелкнул языком: — О, это вещь!.. Наш, грузинский… пять лет выдержки… Налей-ка рюмочку.
Выпив, он потянул большим носом воздух, закатил под лоб глаза и чмокнул губами:
— Хорош! Зверски хорош!
Гурьев не выдержал:
— Какой там, к бесу, хорош!.. Ты лучше выкладывай сразу, зачем пришел. Чего тянешь? Думаешь, не знаю, что в такую ночь тебя и трактором не вытянешь из дому, если серьезное что-нибудь не случится? Говори начистоту…
Вачнадзе поставил рюмку на стол, вытащил из кармана портсигар и закурил. Веселой улыбки на его лице, как не бывало. И весь он сразу постарел, потускнел. Бросились в глаза и белые от седины виски, и глубокие морщины на лице, и сутулая спина.
Пуская струйку дыма и подбрасывая на ладони тускло поблескивающий серебряный портсигар, устало проговорил:
— Конечно, без дела не пришел бы. Спать хочу так, что на ходу засыпаю… Устал я, дорогой… — И, вздохнув, повторил: — Устал.
— Все мы устали, — буркнул сердито Гурьев, усаживаясь на диван. — Не пойму только твоей привычки тянуть.
— Да подожди ты, — раздраженно прервал его Вачнадзе. — Брюзжанием делу не поможешь. Этот идиот Куцын добился-таки своего… Кедрин еще несколько радиограмм прислал, рвет и мечет… Продуктов у него осталось не больше, как на два дня…
— Здорово, — протянул Гурьев, вглядываясь в усталое лицо Вачнадзе. — Сам Кедрин передал?
— Кто ж еще?
— Ну кто… — растерялся Гурьев и развел руками.
Вачнадзе помолчал, стряхивая пепел с кончика папиросы, а потом зло сказал: