Алексей подошел к вездеходам. У одной из машин стояли Вачнадзе и Гурьев. Пожимая руку Алексею, Вачнадзе проговорил:
— Ну, дорогой, желаю удачи. Будь построже с людьми, не распускай их… Что же еще? Говорили мы много и подробно, все ваши нужды и пожелания я записал себе в книжку… Мы не забудем о вас. Радируйте обо всем, что случится, держите нас в курсе.
— Хорошо, Лазарь Ильич.
— Вот, кажется, и все. Будь здоров, мастер… Да, чуть не забыл. У тебя никакой просьбы не будет?
— Спасибо, Лазарь Ильич, личных просьб у меня нет, — торопливо ответил Алексей, вспомнив про письмо, и почувствовал, как у него от смущения начали гореть щеки. Потом спохватился:
— …Есть, есть просьба! У верхового, у Александра Смирнова, жена на днях рожать будет. Волнуется будущий отец, беспокоится. Я очень прошу вас узнать обо всем этом и передать нам… Будем очень ждать…
— Ишь ты, будущий отец, — покачал головой Вачнадзе и мягко улыбнулся. — Такую просьбу выполню, и в первую очередь…
Гурьев пожал Алексею руку молча, но крепко.
— Счастливого пути вам, — пожелал Алексей, когда Вачнадзе и Гурьев влезли в кабину.
1
Алексей торопился. Страшный враг буровиков — мороз не давал времени на размышления. Борьба с ним началась с первых метров. Уже во второй половине смены Климов вошел в пласт известняков и, не пробурив полметра, начал подъем инструмента.
— Вот это породка!.. — выругался бурильщик, осматривая долото. — Если так и дальше пойдет, набурим мы… хрен с маслом…
Климов злился. Он знал по геолого-техническому наряду, что встретится с известняками, но не ожидал, что они окажутся такими крепкими.
Долото заменили новым, опустили его на забой. И тут оказалось, что пока возились, на клапанах насоса, подающего глинистый раствор в скважину, намерз лед, и его нужно оттаивать горячей водой. Климов был темнее тучи. Наблюдая за тем, как поверхность раствора, остановившегося в желобах, быстро затягивается лучистой коркой льда, ругался сквозь зубы:
— Раствор теряем, черт…
Мороз крепчал, пробирал людей до самых костей, а известняки были настолько крепкими, что через каждые метр — полтора приходилось менять долото. Никто не мог отлучиться с буровой, погреться в будке. Выручал Колька Перепелкин. На высоте двадцати восьми метров, в деревянной люльке, похожей на балкончик, он проделывал прямо-таки акробатические номера. При подъеме инструмента элеватор примерзал к стенкам бурильной трубы, и его приходилось открывать молотком, распластываясь в воздухе. Задрав голову вверх и ожидая, когда Перепелкин заведет «свечу» за «палец», Климов думал: «Вот наловчился, стервец… А ведь год назад элеватор мне на голову спустил… Ну и ну, надо сказать ему, чтобы полегче вертелся там и не забывал про предохранительный пояс — не ровен час, нырнет, как рыбка…»