Ещё Кравченков не любили за скупость: картошку и огурцы продавали дачникам по ценам рынка и магазинов райцентра. Правда, продавали они приезжим, а не любили их местные. Лично мне нравилось брать овощи у Ани, тут я был уверен, что картошка своя, для себя и выращенная, набирал её из котомки, которую Аня приносила с огорода в дом для кухонной стряпни. Деньги свои они считали, как же без этого, но бывало и Аня скажет: «А возьмите огурчиков для Ваших мальчиков», и я брал, не стеснялся. Конечно, у соседей с другого конца деревни вообще никогда за подобные мелочи не платил, они не берут денег, считают такую торговлю недостойным занятием. Поэтому я и стесняюсь к ним обращаться, хотя знаю – попрошу, Прасковья (она же Паша для своих) даст сколько надо, да ещё скажет: «Приходи яшшо!».
Даже водитель-продавец автолавки, Василий Иваныч, влиятельное лицо местного бомонда, не жаловал Кравченков, отказывался возить Ане её заказы. Та звонила в райпо, только ничего не помогало. Василий Иваныч имел разговор с председателем, но дальше дело не пошло. «А чаво, она у меня только соль заказывает, если я всем только соль возить буду, на хлеб места не хватит!» Это у ГАЗа, который 4,5 тонны тянет на себе! Ну, воля хозяина автолавки для местных священна. Он им лет тридцать продукты возит, сколько старушек зависит от перемен его настроения, до магазина-то далеко, на себе крупы да сахар тащить. А Аня предпочитала всё брать в райпо, там и выбор больше, и продавщицы простые, без фанаберии. А когда машина появилась, так и в город стали ездить.
Правда, сказать, что Аня была совсем уж без пунктиков тоже нельзя. Иногда на неё находило. Что называется, коса на камень. Продала она как-то свой второй дом, построенный некогда для младшего сына, так и не въехавшего в него. Предпочёл парень город. Сговорились с условием, что все документы на участок оформит, как положено, даже жить пока пустила покупателей, картошку им с Витей посадили – пользуйтесь. А вот с бумагами не заладилось, когда-то землемеры ошиблись, и теперь их оплошность требовалось исправить, иначе две трети земли вместе с баней считались на чужих сельскохозяйственных угодьях. Одно слово угодья – чертополох сплошной.
Но началась волокита, купившие дом люди вложились в него и уже готовы были брать так как есть, с тем, чтобы самим потом воевать с чиновниками. Но Аню гордыня обуяла, нет, я добьюсь, моё право, моя земля. Да и подружки в соседней деревне нашёптывали: «Смотри, обманут тебя городские – жить будут, а деньги не заплатят, останешься на бобах – хату присвоят, дитё, мол, у них, пропишут его и всё, до совершеннолетия ребёнка». И – пошло, поехало, Аня всерьёз стала думать, что дом отнимут, ведут себя как хозяева, вон печку вторую поставили, а кто им разрешал? Платите деньги или уходите, и печь свою забирайте. Короче, кто знает, что Аня себе вообразила, какие мысли мелькали в её уставшей голове, но условия она создала людям несносные, зимой, когда дел поменьше, ходила к ним как на работу, ругалась, выставляла всё новые требования. Те плюнули и уехали, купили жильё в другом месте. А Аня осталась с пустой и ненужной ей избой и перспективой длительной тяжбы лет на пять. Короче, и покупателям своим мозги вынесла, и себе, наверное, тоже. Возможно, и онкология её завелась на нервной почве…