Пьяный Ферапонтыч забирался в свою каморку, в грязных сапогах заваливался на постель и, пиная ногами дощатую перегородку, во всю глотку орал похабные песни, выкрикивал грязные ругательства:
— Бить надо, бить до красных соплей. Больно умны стали. Была б моя воля, я бы вам показал!..
Он ненавидел всех людей на свете: учителей, служащих почты и фельдшеров за то, что грамотны и читают книги, купцов за то, что богаты, рабочих пекарни за то, что бедны, нищих за то, что нищи…
Жил он одиноко. Жена у него умерла, детей он отдал в какой-то приют и забыл об их существовании. Зарабатывал Ферапонтыч неплохо, но вечно был без денег, ходил оборванный, и уличные собаки с остервенением кидались на него, принимая за бродягу.
Заметив, что в пекарне стали относиться ко мне хорошо, он как-то раз решил подластиться ко мне. В тот раз он был трезв. Присев рядом со мной на лавку, дрожащими с похмелья руками он раскрыл тавлинку, взял щепоть табаку, вложил в нос и, прочихавшись, сказал:
— Ты, Кирилка, на меня не серчай. Думаешь, я только тебя обижаю? Нет, браток, другим еще крепче от меня достается. И меня люди обижали. Били кулаками, били батогами. Один раз и вовсе голову колом проломили. Ну и я спуску не давал. Попался мне как-то под руку один старый цыган, так я его чуть на тот свет не отправил. А еще, когда в пятом году работал я в Вятке у одного торговца, ходил студентов-смутьянов бить, одного парня своею рукой насмерть зашиб…
Я смотрел на Ферапонтыча с ужасом. Ни за что погубил человека и говорит об этом так спокойно, так равнодушно, словно о чем-то обыденном.
Заметив, какое впечатление произвели на меня его слова, Ферапонтыч вроде бы сокрушенно покачал головой:
— Что и говорить: грех это. Студенты, хоть и паскудные людишки, а в них тоже живая душа. И в священном писании сказано: «Не убий!» Я потом долго свой грех замаливал, и в Вятском кафедральном соборе молился, пешком ходил в Слободской Крестовоздвиженский монастырь, в Яранске побывал, в Пророченском монастыре и в Николаевской обители в Куженере. Везде свечи ставил, поклоны клал — все честь по чести.
Мне было хорошо известно, что и здесь, в Кукарке, Ферапонтыч усердно посещает церковь. Верстах в четырех от слободы была старинная часовенка, куда в начале лета стекались богомольцы — русские и марийцы. Там служили панихиды по некоей убиенной Марии, которую почитали местной святой. Ферапонтыч не пропускал ни одной панихиды.
— Замаливаю, замаливаю грехи да вновь грешу, — продолжал он. — Но как не грешить? Живу среди людей, а все люди — подлецы. С волками жить, по-волчьи выть.