— Зря, зря ты в город подался. Марийскому мужику не пристало жить в городе. Марийцу сама история предопределила жить среди природы: в лесу, на берегу реки. Вот скажи, ты тут говоришь по-марийски?
— Нет. С кем же тут говорить? Тут все по-русски разговаривают, на то и город.
— Так и язык родной забудешь! — укоризненно покачал головой отец Федор. Потом он порылся в своем саквояже, вытащил какую-то газету и протянул мне. — На вот, почитай. Тут, в Вятке, выпущена, на марийском языке.
Я развернул лист. Наверху большими буквами было напечатано: «Война увер», что по-марийски значит «Военные известия». Посредине листа картинка: божия матерь, осиянная яркими лучами, идет навстречу людям, одетым в солдатские шинели.
Отец Федор с гордостью смотрел на газетный лист.
— Видишь, и мы, образованные марийцы, по мере сил помогаем отечеству, — сказал он. — Вдохновляем народ, чтобы без устали помогал фронту. Мы не перестанем воевать, покуда не разгромим проклятого тевтона.
Я оглядел тщедушную фигурку попа и подумал: «Вот еще вояка нашелся! Хорошо тебе, сидя в Сернуре, немцев громить!» Отец Федор снова принялся меня уговаривать:
— Возвращайся-ка, парень, лучше домой. Вятские марийцы мечтают в Сернуре учительскую семинарию открыть. Сам Глезденев хлопочет. Покуда нанялся бы в батраки, хотя бы к отцу благочинному, от него опять работник ушел. Ты парень смирный, послушный, сумел бы угодить старому батюшке.
Ну, не так-то я уж был теперь смирен и послушен, как раньше. Откуда было знать попу, что, живя среди рабочих, я окреп духом.
— Нет, мне здесь нравится. Насчет марийского языка, батюшка, не беспокойтесь: языка отца с матерью я никогда не забуду.
— Ну, сам гляди, — мрачно проговорил отец Федор. — Только судьба твоя меня заботит: как-никак город, нравы распущенные и все такое…
Попрощались мы довольно сухо…
Тем же вечером получил я два письма. Одно из Нолинска от Ивана. К письму была приложена фотография: Иван сидит за конторским столом в тужурке с блестящими пуговицами, с эмблемой почтового ведомства в петлицах: перекрещенные рожок и молния. Посмотришь, барин да и только! При этом Иван писал, что хотя его повысили в должности, жалованья он получает всего-навсего пятнадцать рублей в месяц.
Второе письмо было из родной деревни от моего задушевного друга Степана Свинцова. Он пересказывал деревенские новости и среди прочего описал трагическую судьбу Алексея Казанцева. В первые дни войны он был призван в армию. На фронте отличался беспримерной храбростью, был награжден георгиевскими крестами и произведен в офицеры. В одной из атак он пошел впереди своих солдат и был разорван в клочья немецким снарядом. В деревню Абленкино прислали из части его кресты и медали, офицерские погоны и окровавленную фуражку с кокардой…