— Аксинья, что ты делаешь! Ты что, больная? О Боже! Боже! — плачет в истерике сестра. — Все расскажу.
— Иди, ты только это и умеешь.
Два дня спустя.
«Зал судебных заседаний».
«ТИХО!!!».
Читаю надписи.
Сжимаю в руках музыкальную шкатулку.
— Аксинья, посмотри на меня! Ты все поняла, что нужно говорить?
Балерина крутится, я запомнила мелодию, припеваю:
— М-м-м-м… «А» плюс «И»…
— Аксинья! Ты поняла меня, что скажешь?
— М-м-м…
— Аксинья! — прикрикивает отец. — Ты сейчас зайдёшь и расскажешь слово в слово, что этот… нехороший мальчик стрелял в соседа и заставил тебя раздеться. Слово в слово, как мы репетировали.
— По-ня-ла!
Стеклянная дверь открывается.
— Приглашается пострадавшая Полякова Аксинья Олеговна!
Переступаю порог.
Ничего не понимаю. Разговор про выстрел в глаз, кровь, рану в боку…
— Вот, вот она ударила, а ее дружок стрелял! Воспитали преступницу! Думали, отец военный, жаловаться не буду… А я пришла! Да, пришла!
— Тишина! В зале суда! Еще раз с места выкрикнете — удалим из зала.
Мне страшно. Сжимаю шкатулку. Папа тащит на середину, сжимает руку.
— Олег Ростиславович, можете отпустить свою дочь. Мы просто выслушаем ее.
— Нет! Я буду около нее, и так натерпелась.
— Ну, вы не имеете права… — возмущается адвокат!
— Сейчас на все имею право! — испепеляет словами молодого защитника отец! Повернувшись к судье, приветствует кивком головы праведную силу.
— Хорошо! Ваше право! — берет слово судья.
— Аксинья, говори! Отвечай перед тетей судьей, как было. Не молчи! Ну же! Он тебя запугал? Что запретного он делал? Смотри в глаза и говори!
Инициативу подхватил и прокурор. Как две плиты с двух сторон.
Вопросы стали сыпаться градом, и от них не укрыться.
— Он тебя целовал? Раздевал? Обнимал? Ты лежала с ним? Он стрелял? — без остановки лили обвинитель и отец.
Не успев обдумать, выпаливаю одно лишь слово:
— Да!
Зал взорвался.
— То есть нет! Не так, он не стрелял! Папа, ты слышишь? — дергаю отца за руку. Но никто уже не слушал. Все услышали лишь слово «Да»!
Все как в тумане!
И лишь глаза друга наполнены страхом, разочарованием и болью.
Он нуждался во мне. А я предала. Предала свою первую любовь.
Звон наручников и плач женщины, умоляющей не делать этого…
Если бы я только знала, что ждет меня. Какой механизм запустила. Если бы я только знала…
Я заплачý за это. В трехкратном размере. Намного позже.
— Ияр! А мы всегда сможем быть вместе?
— Конечно! Даю слово мужчины!
— А когда вырастем? Тоже?
— И тогда тоже!
— Я скоро уеду, ты меня забудешь.
— Не забуду! Я на тебе женюсь!
— А-ха-ха! Я не выйду, ты худой, а мама говорит, мужчина должен быть в теле и военным, как папа, чтоб мог меня защитить.