- Ну, что это такое? - дядюшка не унимался.
В самом деле…
Она уставилась на печатную машинку. Как можно было уснуть вот так, сидя за столом? Да ещё и лицом на клавиатуре? Тут же, на столе, лежало несколько готовых листов, придавленных каменным пресс-папье в форме львиной головы, и Лита вдруг вспомнила, как остервенело колотила по клавишам, и как совершенно не могла остановиться, потому что, казалось, стоит сделать перерыв – и та удивительная, почти гениальная мысль выскользнет, словно колечко дыма из курительной трубки, развеется среди ночных теней и сверкающих молний.
Наверное, дядюшка прав. Так нельзя.
- Именно поэтому вы никак замуҗ не выйдете, – припечатал Αрбен, – кому нужна полоумная девица, засыпающая в обнимку с печатной машинкой?
Ей показалось, что даже седые бакенбарды Арбена, предмет его особой гордости, встопорщились.
- Не сердись, – шепнула она.
Потерла виски. Потом взъерошила волосы – ничто не повредит прическе, которой нет.
Возможно, дядюшка Арбен, будучи слугой, позволял себе чересчур много, но Арбен оставался единственным мостиком, соединившим нынешнюю Литу с ее прошлым. Счастливым и безбедным. Именно поэтому Арбен будет последним, что она позволит себе потерять. И это сейчас он сед, блестит лысиной и ворчит. Раньше-то все было не так. Он водил ее на прогулки в сад и сидел на большом камне, вырезая из деревяшки куколку, пока маленькая Лита рвала первые пролески.
- Принеси мне кофе, пожалуйста, - попрoсила Лита, – и холоднoй воды в графине.
- Девица должна есть на завтрак яичницу с ветчиной, салат и чай с ватрушками, – заявил Арбен, – испортите себе желудок, энса. И без того вся прозрачная.
- Кофе, - простонала Лита, - без кофе я не жилец.
- Вас спасет только отправка вот этого, – Арбен ткнул дрожащим пальцем в печатную машинку, - на свалку!
- Кофе, - повторила она, – пожалуйста… И побыстрее.
Арбен фыркнул и вышел. Солнце играло на его зеленой бархатной ливрее, с которой он никак не хотел расстаться. Искрилось на ткани и высвечивало вытертые до сеточки локти.
Лита, кривясь от боли в затекшей спине, поднялась на ноги и, запахнув халат, подошла к зеркалу. Конечно же, не осталось и следа от той надписи. Конечно же, все это было страшно – особенно в первый раз, но она почти привыкла. В конце концов, если бы тот дух хотел навредить, уже давно бы наврėдил. А так – гадкое надоедливое нечто, пишущее на зеркалах одну и ту же фразу: соблюдай традицию. Знать бы еще, что за традиция. А, возможно, дух и сам не знает, о чем пишет. Так, нахватался в материальном мире слов, и теперь пишет их везде, гдė только можно.