– На электричке.
– Я на авто, хочешь, подвезу?
– Не знаю, наверное, не стоит – замялась Диана.
– Не бойся.
Наверное, я не походил на опасного спутника, и она согласилась. Машина была в полукилометре, и мы отправились в её сторону.
– Вот она.
Я нажал на брелок. Авто предательски молчало и не открывалось.
– Опять?! Сейчас? Серьезно?! – подумал я.
Я жал на брелок со всей силы, но ничего.
– Что такое?
– Ничего. Что-то с сигнализацией, извини, я сейчас.
Это было унизительно. Я попросил её не беспокоиться, открыл замок багажника, так как только к нему подходили ключи, и как медведь полез внутрь. Мне говорили, что такое бывало. Надо просто из багажника откинуть сиденье и пробраться в салон. У меня ничего не получалось. Я рукой вслепую нащупал рычаг, но спинка сиденья не откидывалась. Она не двигалась вообще. Я перевернулся ногами вперед и стал просто бить, пытаясь выломать её. Ничего. Я вылез, с кривой извиняющейся улыбкой посмотрел на Диану и набрал школьного приятеля, у которого купил недавно этот автомобиль.
– Она не открывается, блядь!!!
– Ты что встал под линиями электропередач?! Я же говорил, не вставать под линиями электропередач. Там сигнализация не работает.
– Нет, я встал блядь под гребанными деревьями у гребанной пятиэтажки в гребанном Зеленогорске!
– В Зеленогорске?! Далеко. Жди, я приеду.
Я подошел к ней.
– Извини, электрички, наверное, еще ходят. Давай я тебя провожу.
В тесном вестибюле вокзала, когда она уже прикладывала штрих-кодом билет и собиралась уходить, я нерешительно спросил:
– Может, обменяемся номерами телефонов?
– Давай, ВК. Я там Диана Кадетская.
– Хорошо, я тебя обязательно найду!
Через час приехал друг, залез в багажник и с первой попытки откинул спинку сидения. Это охуенно – подумал я и поехал домой.
Ветер все еще пел свою заунывную песню, но через некоторое время стих, и крупными каплями закапал ночной дождь, прибивая последние остатки дневной городской суеты к печальному одинокому асфальту. Никакой Дианы Кадетской я не нашел. А в тиндере пара была удалена.
– Ловко – подумал я. Странно и.. не знаю. Грустно – то ли слово? Наверное, да. Именно просто грустно.
Увы и ах.
Я спать.
Жаль.
Я проснулся часов в шесть утра от того, что у меня сосало под ложечкой. Мысли были ужасные, впрочем, как и обычно поутру, но в этот раз примешалось навязчивое ощущение собственной ничтожности по поводу вчерашнего дня.
– Зачем я ей рассказывал, что в Хельсинки архитектура, как у нас в Петербурге, и что вероотступничество – это смертный грех, ей, с филологическим образованием – думал я. Лучше б замки в тачке поменял, долбоеб.