Внезапно я хочу этого так сильно, что у меня перехватывает дыхание.
— Ты обещал, что никогда не причинишь мне вреда. Ты говорил мне правду?
Кейдж отвечает незамедлительно.
— Да.
— Значит, то, что ты плохой... это касается только других людей?
Кейдж мгновение молча борется с собой, его брови сведены вместе, он выглядит таким красивым, что это причиняет боль.
— Это связано с моей работой. Моим образом жизни. Моей жизнью.
— Иными словами ты преступник.
И снова он отвечает мгновенно.
— Да.
Если моё сердце будет биться ещё быстрее, я упаду замертво.
— Насколько преступник?
— Самый большой. Самый плохой. Наихудший из всех.
— Какая-то бессмыслица. Какой преступник будет ходить и рекламировать, что он злодей?
Его голос становится жёстким.
— Такой, которому нужно, чтобы женщина, которую он хочет, понимала, во что она ввязывается.
Я еле сдерживаю смешок, смущённая и расстроенная.
— Так теперь ты пытаешься меня отпугнуть?
— Пытаюсь просветить тебя.
— Могу я узнать, почему?
Его голос становится грубым.
— Потому что как только ты окажешься в моей постели, ты принадлежишь мне. И всё. Как только ты станешь моей, я никуда тебя уже не отпущу. Даже если ты попросишь меня об этом.
Мы пристально смотрим друг на друга. Через мгновение я говорю:
— Ого. У нас с тобой даже ещё первого свидания не было.
Кейдж рычит:
— Я такой, какой есть. То единственное плохое, что я не делаю, – я не лгу. Я никогда не буду тебе врать, даже если знаю, что тебе это чертовски не понравится.
Кейдж взволнован, я это ясно вижу. Он взволнован и раздражён, он вот-вот взорвётся.
Но это не пугает меня. Наоборот, интригует до чертиков. Как и всё, что он сказал.
Вся та хренова туча бабла, которую я выложила за курс терапии... какая пустая трата денег.
— Ладно. Допустим, я принимаю то, что ты мне говоришь. Допустим, мы будем двигаться дальше, исходя из того, что я знаю, что ты в списке непослушных у Санты, — произношу я.
Кейдж вздыхает, закрывая глаза.
— Всё гораздо хуже, черт возьми.
— Прошу, прекрати ругаться на меня. Вообще-то я пытаюсь кое-что сказать.
Кейдж открывает глаза и смотрит на меня, взгляд его при этом пылает. В его стиснутой челюсти, словно сумасшедший, дёргается мускул.
Очарованная этой непокорной мышцей, я провожу по ней кончиком пальца.
Кейдж замирает от моего прикосновения, настолько, что кажется, будто он перестал дышать.
Я тихо признаюсь:
— Всю свою жизнь я была пай-девочкой. Я принимала только правильные решения. Не делала глупостей или каких-либо дикостей. Даже будучи ребёнком, я чётко следовала всем правилам. Но всё это не защитило меня от худшего из того, что могла предложить мне жизнь. То, что я была хорошей, не уберегло меня от боли, депрессии и желания поскорее покончить с собой, чтобы избавиться от боли.