И чего моросить было?
Ясен пень, в такое время нет здесь никого. У всех, хомяков, да что там, даже уборщиц, дома семьи, дети, сериальчики. Вечно радостные сидят, ждут, когда 17.59 на часах превратится в 18.00.
Что за нах?
Под рукой вместо телефона что-то холодное, склизкое. Как мясо из морозилки. И запах этот откуда-то. То ли гнилой травы. То ли подвала. И еще чего-то до жути знакомого.
Освежитель?
Нет. Духи. Павел вздрогнул. Те самые. Табак и ваниль. Из лохматых годов. Которые любила…
Бодрый гитарный риф из динамиков телефона прервал внутренний монолог. Номер не определяется. Павел выбежал из туалета, хлопнув дверью. Все, хорош. Домой пора. Даже если Света еще не спит. Даже если ей вздумается выспрашивать мнение по поводу поста в ее блоге. Как всегда, про сраную усадьбу дохлого помещика. Или про очередное заброшенное кладбище. На это всегда можно сделать недовольное лицо. Напомнить о непомытой посуде. И о неубранном ноутбуке. Все лучше, чем…
Что это?
Боковое зрение имеет чувство юмора. Как и уставший мозг. По дороге в офис Павел мельком глянул на окно. В стекле отражался силуэт. Лохматая голова. Стрижка с косой челкой. Торс закутан в что-то бесформенное, скрывающее фигуру.
Термопот выключил? Отлично.
Павел зашел в лифт. Ощущение невесомости, когда начинается движение вниз, слегка успокаивает.
Он опустил глаза. И вздрогнул, больно прикусив язык. В зеркале пола отражалось нечто яркое. Вот видны худые ноги в полосатых гольфах. Кеды. Пышная юбка. Павел тряхнул головой. Наваждение исчезло.
Еще немного, сейчас будет подземная парковка. Любимая новенькая бэха на положенном ей месте Е37. Не мешает проверить ключи.
Павел хлопнул себя по карману. Глухой удар. Саднящая боль от вновь прикушенного языка. Темнота.
* * *
Слепящий свет, от которого усиливается боль в глазах и затылке. Колючий, влажный холод, проникающий в ноздри. Запах хвои и сырой древесины.
Что за место? Лес? Если бы. Сдается, все намного хуже.
– Так, хватит мой платок жевать! Он, между прочим, от Ёдзи Ямомото! – Света присела на корточки рядом с Павлом, привязанным к могильной оградке, и больно ущипнула его за щеку.
Он дернулся и попытался что-то сказать, но из-за того самого платка, которым был заткнут рот, у него вышло нечто среднее между хрюканьем и мычанием.
– Как кринолин? Сойдет? – Света обратилась к кому-то, стоящему за спиной Павла.
– Свет, а это какой размер? – Знакомый голос прозвучал из темноты.
Несмотря на вполне осеннюю прохладу, на лбу Павла выступили капли пота.
Возле Светы возник размытый силуэт. Постепенно его очертания становились все более четкими. Павел не то взвыл, не то зарычал.