Разозлившись, я стал сильнее и решительнее. Я не намерен, абсолютно не намерен позволить ему безнаказанно уйти и продолжать свое черное дело. Цепь должна быть порвана.
Я снова туго закрутил и дернул, задыхаясь от напряжения. Я закручивал и отпускал, дергал и закручивал, изо всех сил я старался закрутить цепь вокруг лап крюка. Цепь трещала, но держалась.
Тогда я начал работать ритмично: шесть рывков — отдых. Шесть рывков — отдых. И опять шесть рывков — отдых, и еще, и снова, пока не разрыдался.
Во всяком случае, подумал я с последней вспышкой юмора, упражнения согревают. Но это мало утешало: плечи и руки раскалывались от боли, шею и спину будто жгли и кололи иголками, и веревка на запястьях окончательно сорвала кожу.
Шесть рывков — отдых. Шесть рывков — отдых. Если кто-нибудь пытался плакать со стянутыми пластырем глазами, то он знает, слезы тогда бегует из носа. Когда я дышал, они попадали в рот. Соленые. Я устал от вкуса соли.
Шесть рывков — отдых. Никакого отдыха. Ты должен, сказал я себе.
Время шло. Из-за того, что я ничего не видел, чем больше я уставал, тем сильнее кружилась голова. Если я не концентрировал внимания, то начинал качаться из стороны в сторону и падать на колени, и руки от этого болели сильнее.
Ну — рывок — ничего — рывок — проклятая цепь — рывок — рывок — закручиваю цепь. Я не собирался сдаваться без борьбы, но отвратительное искушение постепенно росло во мне — бросить мучительное закручивание и просто висеть со слабеющим сознанием, получись немножко покоя. Обманчивого, бесполезного, опасного покоя.
Я продолжал закручивать и дергать, иногда рыдая, иногда ругаясь, иногда, наверно, молясь.
Я был совершенно не готов к тому, что случилось. Еще минуту назад я собирал остатки силы воли для очередной серии рывков, и в следующий момент после конвульсивного отчаянного рывка, ошеломленный, я рухнул на пол с крюком, стукнувшим меня по голове.
Секунду или две я едва мог поверить в успех. Голова кружилась, я ничего не чувствовал. Но под моим телом был пол, твердый, пахнущий пылью, реальный, сырой и дающий уверенность.
Немного спустя, когда в голове прояснилось, я перекатился и встал на колени, чтобы кровь наконец прилила к рукам, которые я зажал между ляжками, чтобы согреть, они ничего не чувствовали. Веревка вокруг запястья теперь не врезалась так сильно, когда на руках не висело все тело, она не мешала крови приливать к рукам. Если не поздно, подумал я.
Невообразимое облегчение от того, что наконец руки были внизу, заставило меня на какое-то время забыть, как я замерз, какой мокрый и как еще далеко до того, чтобы согреться и обсохнуть. Я чувствовал себя почти бодрым, будто выиграл главную битву. И действительно, оглядываясь назад, теперь я знаю, что выиграл.