.
Прямо с места казни всех повезли на Московскую железную дорогу и отправили в дальний путь. Никто не смог проститься с родными, получить теплые вещи. Ишутина, видимо для сохранения в секрете места его пожизненного заключения, везли вместе с остальными и воротили в Петербург из Москвы.
Из Нижнего всех везли на почтовых лошадях двумя партиями. На каждого осужденного было по два жандарма и на каждую партию по одному офицеру. Так ехали до Тобольска. В Тобольске, где у Худякова были родственники, ему свидания с ними не разрешили. Дальше ехали с общими арестантскими партиями, но всякое общение с уголовниками было запрещено. «Путешествие наше было воистину жестокое, — писал Худяков. — Мы должны были ночевать на глухом запоре, в самых скверных комнатах этапа, причем даже не могли выходить из номера за известными нуждами… Притом нас обыскивали каждый день…»>{229}
Дорогой Худяков тяжело заболел. «Чем более мы ехали, — рассказывал он, — тем более усиливалась моя болезнь, увеличивалась слабость и бред»>{230}. Товарищи его опасались, что он скончается в пути, и его пришлось оставить в Нижнеудинске. Юрасов и Странден на руках отнесли Худякова в больницу. Условия в ней были ужасающие. Едва встав на ноги, он потребовал, чтобы его отправили дальше.
В Иркутске Худяков застал еще своих товарищей, недавний политический союз с которыми превратился за время пути в Сибирь в личную дружбу. Но это была их последняя короткая встреча. На следующий день приговоренных к каторге ишутинцев отправили за Байкал, а Худяков еще около трех недель оставался в иркутской тюрьме, пока не отбыл в другом направлении — к Якутску. Порвались последние нити, связывавшие его с близкими людьми. И никто из них не мог думать, что разлука станет вечной и пути их больше не переплетутся.
Распростимся и мы с ишутинцами, чтобы следовать за Худяковым в якутскую ссылку. Но перед расставанием расскажем о дальнейшей судьбе некоторых из них.
Ишутина, возвращенного из Москвы, заключили в одиночную камеру Шлиссельбургской крепости. Здесь он пробыл до весны 1868 года. Не мудрено, что после всего перенесенного — после следствия и суда, казни Каракозова (ему отказали даже в предсмертном свидании с ним) и ожидания собственной смерти с петлей на шее, одиночное заключение сделало свое черное дело. У Ишутина стали обнаруживаться признаки психического расстройства. Его отправили в нерчинскую каторгу — сначала в Алгачи, затем на Александровский завод, продолжая держать в одиночке. В 1875 году он был переведен на Нижнюю Кару и только здесь получил относительную свободу. Он был зачислен в так называемую вольную команду, жил не за тюремной решеткой, мог общаться с другими политическими каторжанами, и это скрасило последние годы его жизни.