Они были одни, следовательно, никто не мог подслушать их. Деласкар понимал что делал, на что метил верно.
– Да, правда, – сказал герцог, – мое мнение совершенно изменилось, и если бы дело это зависело от меня…
– О! вашей светлости нетрудно будет одержать верх над противниками. Вы заслоняете всех их.
– Но, если я приму на себя эту ответственность, если я решусь… Я обязан соблюдать пользу государства и не могу без ручательства обязываться.
– Два миллиона реалов завтра же будут доставлены вашей светлости через аббата Луи Аллиагу.
– Хорошо! – сказал герцог и с радостью прибавил про себя: «Удивительно, что Аллиага вмешался в это дело. С некоторого времени счастье так и идет ко мне, и все через него!..» – А потом? – спросил он вслух.
– Потом, – отвечал старик, – двенадцать миллионов будут внесены в казну государства через меня в течение восьми дней. Моего состояния довольно, даже слишком, чтобы поручиться в этом.
– Вы ручаетесь? – вскричал министр с удивлением.
– Да, ваша светлость, и всякий вам скажет, что я могу это исполнить.
В голосе, в глазах, в осанке старика было столько достоинства, мужества и правды, что герцог невольно вскричал:
– Я верю вам, сеньор д’Альберик!
– Так предложение мое принято?
– Принято, и решено.
– Вы клянетесь, ваша светлость?
– Клянусь, – отвечал министр, подавая руку Деласкару.
Старик пожал ее крепко и сказал:
– Бог слышал вашу клятву, и Испания скоро благословит вас. Я сегодня же отправляюсь к своим.
Вполне уверенный в успехе, Деласкар уехал в тот же вечер в Валенсию, чтобы осчастливить приятной вестью всех своих братьев.
На другой день Аллиага пришел к министру с двумя миллионами реалов в векселях важнейших европейских городов.
Он остался ожидать его во внутренних покоях и начал рассматривать картины, но вдруг вскрикнул от удивления. На одной стене висел портрет молодого монаха, совершенно похожий на Пикильо.
– Чей это портрет? – спросил он слугу, едва удерживаясь от волнения.
– Это портрет сына его светлости герцога Уседы. Он написан в то время, когда ему было лет двадцать пять.
– А! Понимаю… Отчего же он похож на меня? – сказал вдруг Аллиага.
– В самом деле странно, тот же костюм, – сказал слуга и вдруг вскрикнул от изумления: – Да и лицо то же самое… Вот чудеса!.. Вот странность!..
– Тут нет ничего удивительного, это просто игра случая! – отвечал Аллиага, стараясь улыбнуться. – Все монахи похожи друг на друга… Оставь меня.
Слуга вышел в совершенном замешательстве и несколько раз посматривал то на портрет, то на монаха Пикильо, который устремил взор свой на него и говорил себе с яростью: