Аллиага отвернулся и отвечал:
– Не могу.
Лерма, забыв о своем прежнем величии, о своих сединах, герцог Лерма, кардинал и министр, упал к ногам Аллиаги и умолял его покровительства.
Аллиага краснел за него, он поспешил поднял министра и шепнул:
– Я ничего не видал, герцог! Я буду молчать, об этом никто не узнает, клянусь вам!
Эти слова обезоружили Лерму, он покорился своей судьбе и вскричал:
– Я иду, я сумею перенести несчастье. Одна только мысль меня тревожит. Взведенные на меня клеветы, я думаю, дошли до короля, и он им поверил. Признайтесь, – воскликнул он с отчаянием, – Филипп меня обвиняет, считает преступником… он думает, что я отравил королеву?
Аллиага сделал утвердительный знак. Лерма от ужаса всплеснул руками и вскрикнул:
– Клянусь всем священным, я не виновен в этом!
– Знаю, – отвечал Аллиага.
– Объясните это королю, исполните мое последнее желание.
– Извольте, король узнает, я ему доложу.
– Хорошо, хорошо, за это я все забуду, я прощу вам… и даже сыну!
Он вышел через двери совета, и через минуту после него вошел Уседа.
Вид Уседы был смиренный и несколько смущенный, он почтительно поклонился Аллиаге, который все еще сидел на табурете.
«Он еще ничего не знает!» – подумал Аллиага.
– Извините, герцог, что я заставил вас прождать более получаса, – сказал он, не трогаясь с места, тогда как знатный гранд все еще стоял перед ним.
– Я помню, – продолжал Аллиага, – что когда я в первый раз явился к вам в Вальядолид, вы заставили меня прождать более часа.
Герцог видимо смутился и напрасно старался улыбнуться.
– Да! Да! Я помню начало нашего свидания.
– А я так больше помню, – наконец возразил Аллиага с гордым взглядом, – но успокойтесь, герцог, я здесь не у себя.
И учтиво указав герцогу на кресло, он прибавил:
– Мы здесь у короля.
– И я тоже не забыл этого рокового свидания! – воскликнул Уседа с замешательством. – Воспоминание о нем меня постоянно преследовало, угрызения совести меня часто мучили, есть тайный голос, который шепчет сердцу и открывает ему истину. Я не мог его заглушить, и он привел меня к вам, он заставил меня раскаяться… он побуждает меня просить вашего прощения и сказать вам: «Сын мой, сын мой!»
Эти слова герцог произнес сколько возможно растроганным голосом и протянул руки к Аллиаге с какой-то особенной нежностью, но Аллиага быстро встал и, отступив несколько шагов, сказал:
– Надо слушаться всегда первого голоса природы, вы, верно, тогда так и поступили, и вы правы, герцог.
– Неужели вы не понимаете раскаяния!
– Как же! Я даже вполне постигаю ваше раскаяние. Вы не желали быть отцом бедного Пикильо, но желаете быть отцом аббата Луи Аллиаги? Клянусь вам, какова бы ни была кровь, текущая в моих жилах, мой настоящий отец тот, кто протянул руку моей нищете, а не богатству и могуществу. Мой отец тот, кто принял меня с отверстыми объятиями и назвал сыном тогда, когда я не имел приюта. Да! мой отец теперь сам в несчастье, он лишен отечества и нуждается в моей помощи. Знайте, герцог, что отец мой мавр, изгнанник, Деласкар Дальберик! – Потом он прибавил спокойно: – Вас, герцог, привела сюда другая причина; скажите откровенно, кто вас прислал?