А с Горьким Куйбышев через какое-то время оказывается соседом. «Дача Куйбышева в Краснове, — помнит Ольга Лежава, — находилась рядом с дачами В. И. Межлаука и А. М. Горького… Часто они проводили вечера вместе. Сидели у костра, следя за поднимающимся столбом дыма, вели неторопливую беседу о литературной жизни, о стройках пятилетки, обо всем, чем жила тогда страна. Дружбу с А. М. Горьким Куйбышев сохранил до конца жизни».
Как часто — этого теперь не узнать, но в Краскове бывал и Владимир Маяковский. По многим свидетельствам, около двадцатого октября 1924 года Куйбышев собирает у себя наиболее близких ему старых большевиков. Так же как он, мучительно переживающих невозвратную потерю — смерть Ильича. Собирает, чтобы из уст поэта услышали его поэму о Ленине.
И еще в воспоминаниях большевика, дипломата, одно время заведующего иностранным отделом ВСНХ, Семена Ивановича Аралова:
«Маяковский приходил в ВСНХ к В. В. Куйбышеву… Расспрашивал о задачах отдела по руководству высшими техническими институтами (Главвтуз), высказывал советы о перестройке технического образования, говорил, что электрический ток должен поднять на высоту технику, создать нового инженера-коммуниста».
Самое приятное продолжение встреч на даче в Краснове — литературные посиделки у редактора «Известий», доброго друга писателей Ивана Гронского. Как бы поздно Валериан Владимирович ни заглянул, желанные собеседники всегда находятся. Можно и викторину затеять, и скрестить оружие в своеобразном споре.
Повод быстро находится. На стене висит картина известного мариниста. Валериан Владимирович предлагает нескольким поэтам найти наиболее точное сравнение для облитого закатными красками моря, Павел Васильев: пестрые волны несутся, как хоровод девушек в цветастых платьях на сибирской ярмарке. Куйбышев: нет, совсем иное. Самотканый переливчатый шелк, из которого в Средней Азии шьют халаты и одеяла. Сколько поэтов — столько видений…
Гронский без ощутимого успеха повторяет приглашение к столу. Ну, это не к спеху. Куйбышев просит Васильева прочесть стихи. Тот не чванится, повторять просьбу не заставляет. Негромким, суховатым голосом начинает свою песню:
В черном небе волчья проседь,
И пошел буран в бега,
Будто кто с размаху косит
И в стога гребет снега.
На косых путях мороза
Ни огней, ни дыму нет,
Только там, где шла береза,
Остывает тонкий след.
Шла береза льда напиться,
Гнула белое плечо.
У тебя ж огонь еще:
В темном золоте светлица,
Синий свет в сенях толпится,
Дышат шубы горячо.
Стихи захватили Куйбышева, как музыка. Он попросил: пожалуйста, еще!