Можно себе представить, что творилось в тот день в Голландии — все, как один, желали успеха Эйве, хотя мало кто из голландцев верил в победу своего соотечественника, слишком уж велик был авторитет Алехина, умевшего как никто в мире играть решающие партии.
Верил в победу Эйве один лишь… Алехин. На последнюю партию он явился во фраке, в лакированных ботинках.
— Я надел этот фрак в честь доктора Эйве, — сообщил он удивленным голландским организаторам. И хотя он пытался победить, жертвовал пешки и вызывал обострения, это были действия обреченного — Эйве без труда ликвидировал все угрозы.
— Я предлагаю ничью? — произнес Эйве, хотя имел уже две лишние пешки. Алехин сначала отказался, затем принял предложение — у него уже не было в тот момент никаких шансов на выигрыш этой важнейшей партии..
В тот же миг зал взорвался. В буре радостных криков, аплодисментов, была мигом забыта пресловутая голландская чопорность. Рослые голландцы, перепрыгивая через стулья, неслись к эстраде. Они обнимали, целовали нового шахматного чемпиона, подняли его на руки и понесли домой. Несколько раз за вечер появлялся Эйве на балконе дома, принимая приветствия тысяч амстердамцев. До глубокой ночи длилось всеобщее ликование маленькой Голландии.
Одинокий, забытый всеми в этой стране, в зале, где не было ни одного его сторонника, ни одного человека, пожелавшего ему успеха, Алехин долго сидел за шахматным столиком, потом медленно побрел в отель, разрезая лакированными ботинками гладь дождевых луж. Достал из шкафа бутылку, но пить не хотелось. Долгой бессонной ночью обдумывал свое печальное будущее.
Утром ему позвонил Флор.
— Алло, доктор, — весело сказал Флор. — Едем в Москву. Я получил письмо, приглашают на турнир…
— Когда? — механически спросил Алехин.
— В мае. Будут играть Ласкер, Капабланка. Выслали приглашение тебе. Готовься.
Флор говорил так, будто не было ни матча с Эйве, ни этого позорного поражения.
— Спасибо, — произнес Алехин в трубку и надолго задумался. — Нет, — прошептал он наконец. — В Москву только чемпионом… Только чемпионом…
Следующие два года явились для Алехина периодом тяжелого испытания. Те, кто совсем недавно кричал о неповторимом шахматном мастерстве Алехина, теперь говорили прямо противоположное; только что называвшие гением, склонны были вовсе похоронить его как шахматного бойца. Статьи стали воспевать педантичность математика Эйве, провозглашать новую эру научных шахмат.
К тому же результаты теперь уже экс-чемпиона мира Алехина в турнирах резко снизились. Вместо первых призов — вторые, третьи, а в некоторых турнирах он занимал и шестое место. В сыгранных партиях не было прежнего блеска, но, главное — Алехин лишился присущей ему выдержки, пропала стабильность спортивных результатов. Не мудрено, что шахматный мир стал верить тем, кто считал шахматную звезду Алехина закатившейся.