– Нет, маркиза, но я считаю долгом вас предупредить, что весьма опасно хранить эти документы у себя, чьей бы рукой они ни были написаны, и что в такие времена, какие мы переживаем, следует иметь в виду хотя бы обыск.
– Обыск? Неужели Фуше осмелится?
– Герцог Отрантский не смеет ничего сделать без своего главы, но если ему прикажут, он повинуется.
– Разве я под подозрением?
– Почем знать!
– Мы здесь с вами вдвоем. Кто же может меня выдать?
– Аксиома, – ответил Бодюс. – Там, где двое, там и третий.
– Хорошо. Я приму нужные предосторожности, будьте покойны. – Она выдвинула ящик и вынула из него кошелек, сквозь петли которого виднелось золото, и подала его Бодюсу, который попятился назад и, кланяясь, тихо проговорил:
– Мы трудимся из чести, маркиза.
Этот дьявол проговорил это с оттенком скрытой иронии.
С видимым раздражением маркиза бросила кошелек назад, в ящик. Затем она позвонила и приказала проводить посетителя.
Он вышел.
Когда Регина осталась одна, она несколько минут пробыла неподвижной.
У самых уверенных в себе людей бывают минуты мрачного упадка сил, когда над ними точно витает не признаваемое ими правосудие.
Вечерело. Подойдя к окну, Регина стала перечитывать документ; ее воображению представлялась Франция умирающей, уничтоженной.
– Ведь это же не Франция, это Наполеон!
Она вернулась к своему бюро и снова позвонила.
– Когда приедет виконт, – сказала она, – проводите его в мою молельню. Это не все, я ожидаю еще одного господина, с виду похожего на солдата; чтобы вы его признали, он вам покажет белую кокарду; его вы проведете сюда.
Когда дверь закрылась, маркиза принялась водить своим точеным пальчиком по плану, изучая ходы армий, которые должны были встретиться на фламандской границе.
Молча, не прося посторониться, катясь, как бомба между столами и посетителями, опрокинув по пути самого хозяина Лорио, содержателя кофейни, который инстинктивно хотел его задержать, капитан Лавердьер добрался до двери, открыл ее и очутился в маленьком дворе. Перебравшись через массу пустых бочек, он перелез через стену и в конце концов очутился в глухом переулке Сен-Пьер среди целой груды экипажей всяких размеров и форм, скученных там в ожидании, когда они потребуются почтарям и путешественникам. Это был задний двор почтовой станции. Для передышки и чтобы прийти в себя, Лавердьер открыл одну из карет и растянулся на подушке.
– Черт возьми! – пробормотал он. – Не узнаю себя! Какой-то волокита вызывает меня, и я, который никогда в жизни не промахивался, вдруг раскис, точно ученик десятого сорта, и из-за каких-то мужицких криков и из-за нескольких кулаков, направленных на меня, я вдруг теряю голову… Обуял меня страх, нечего сказать… Меня-то страх!