Он вскрикнул:
– Разлука со мной! Что вы хотите сказать этим?
У него замерло сердце.
Она продолжала, взяв его за руку:
– Наша разлука будет недолгой, поверьте, но у меня есть обязанности, и вы знаете, я не признаю никаких сделок. Да, я должна буду уехать.
– Когда?
– Завтра, после Шан-де-Мэ.
– Куда? Разве я не могу вас сопровождать, ехать с вами?
– Нет, я должна быть одна… действовать одна… должна взять на себя известную ответственность, слишком тяжелую для мужчины. Вот отчего, Жорж, обращаюсь к вам, к вашей совести. Быть может, теперь наш крест покажется вам слишком тяжелым. Если только это так, если вера в вас поколебалась, если труд вам не под силу, сознайтесь в этом, этого требует ваша честь. Я протяну вам руку и скажу: брат мой, каждому свой путь – не мешайте мне идти моей дорогой.
– И вы думаете, что во мне найдется достаточно подлости, чтобы позволить вам подвергать себя опасности, которую я не буду разделять с вами? Так-то вы верите в мою любовь? Регина, дайте мне клятву, что вы не уедете одна, что вы не покинете меня. Куда бы вы ни шли, я иду за вами… исполняя ваши приказания, как преданный раб… Ах, Регина, неужели вы в самом деле усомнились во мне? – во мне, который живет, дышит только вами?
Она положила ему руку на уста:
– Если бы вы знали, как я желаю вам верить!
Настал вечер. Последние лучи солнца, врываясь в окно, скользили по ней, окружая ее блестящим сиянием.
– Я ваш, – проговорил он, – навсегда, навеки… Я желаю одного только – быть достойным вас.
– Благодарю вас, теперь уходите… О, ненадолго. Через час вернитесь, у нас вечером важное собрание. Будут обсуждаться серьезные решения. Я рассчитываю на вас.
– Но вы не уедете?
Она улыбнулась.
– Разве это хваленая преданность? Я ваша Регина или нет?
Жорж хотел было сказать что-то. Слова лились потоками из его сердца, но на устах для них не было выражений. Он склонился к протянутым к нему рукам, приложился к ним долгим поцелуем и вышел.
Регина оставалась неподвижной.
Она была глубоко тронута этой молодой, восторженной любовью и, вопреки ее уверениям, гордилась, что ее ставят выше всех и всего.
Регина никогда не любила: все силы ее сконцентрировались в политических страстях, которые заменили ей иллюзии действительной жизни.
По временам ей казалось, что силы изменяют ей. Но она себя помнила; гордость снова приковывала ее к ее неизменной верности; нет, она не имела права быть женщиной, недаром девизом их рода было: «Non sibi, sed regi».
И, проведя рукой по лбу, она отправилась в свой рабочий кабинет, к капитану Лавердьеру, который ее ожидал.