Я же был в ужасе от факта того, что я делаю. Как можно пытаться по сути перитонит лечить таким способом? Ну хорошо, гной эти твари съедят, а дальше? Как к примеру потом их удалить из брюшной полости? Всякие такие мысли по кругу бегали в моей голове, выедая мои мозги. В итоге я принял соломоново решение: проблемы решать по мере поступления.
Пока мы терзали несчастного Федора, Прохор и Митрофан соорудили шалаш, соорудили там два лежбища, навели там подобие дезинфекции, нанесли кучу раскаленных камней и застелили лежачие места чистыми простынями. В этот шалаш перенесли прооперированного раненого, если конечно сделанное мною можно было назвать операцией. Со вторым староверцем все было проще, там не надо было ничего удалять и шить, мы обработали рану и поселили в неё живность.
Свои экзекуции я закончил глубокой ночью. Когда я вышел из шалаша с ранеными, то увидел в темноте плотную стену молча стоящих мужиков. При свете факелов картинка была жутковатой. Увидев меня, они также молча, повалились мне в ноги. Потом один из них также молча встал и начал говорить:
— Твой казак убедил нас, мы согласны на твои условия. Все, — он повернулся и показал на стоящих передо мной на коленях, — согласны. Бумагу твоего попа подписали все.
Староверец Константин Москвин еще в начале ночи ушел к Лонгину с моим приказом готовиться к приему староверцев. К рассвету он обернулся, как он сумел это сделать, для меня осталось загадкой, в состоянии стресса люди и не то еще делают.
С первыми лучами солнца староверцы начали свой выход к Усу. Руководил всеми разговаривавший со мной ночью пятидесятилетний староверец двоюродный брат Стрельцовых, Савватий Денисов, не то однофамилец, не то какой-то родственник знаменитых Денисовых. Он был негласным лидером и все беспрекословно ему подчинялись. Как проходил процесс я не знал и не видел, так как неотступно был подле своих раненых. Осип всем староверцам от мала до велика дал антигриппин и арнику и также неотлучно был рядом.
Товарищ Нострадамус последнее время общался со мной как-то выборочно, вот и сейчас он проигнорировал все мои сомнения и лишь однажды подал знак, что мне не надо беспокоиться о выходе староверцев. Поэтому я лишь слышал шум и гам в их лагере.
С ранеными уже через несколько часов начали происходить отрадные перемены, к полудню я увидел совершенно чистую рану плеча, а Федор Стрельцов перестал бредить, он спокойно заснул и у него начала снижаться температура. К вечеру я изумленно наблюдал совершенно чистую рану брюшной полости и мало того живность сама начала её покидать.