Юльке же, играя бровями, почти выходя из дому, вручил папку с документами.
И улетел в ночь, только его и видели.
А Юлька осталась один на один с осознанием, что в папке ни черта не лошадь. В папке договор купли-продажи квартиры в «Соснах».
«Богдан!» - вспыхнуло в ее мозгу, и она судорожно выдохнула.
Внутри, под ребрами, болезненно дернулось, и Юля хватанула ртом воздух. У нее оставались считанные секунды до того, чтобы можно было позволить бешенству взорвать нахрен весь здравый смысл, который она взращивала в себе годами. И в эти секунды была почти счастлива, разрешая себе осознать – он не допустил, чтобы Первую у нее забрали.
Это потом уже было все остальное. И злость. И обида. И ярость. И чувство униженности. И внезапное озарение, что пока она здесь совершенно разбита, он веселится с Алинкой на Барбадосе. Но тогда, в самом начале, она была счастлива, о чем предпочла бы забыть.
... Моджеевский, ты совсем охренел?!
***
Она и забыла.
Думала, что забыла.
Спустя почти неделю толкала дверь в его кабинет, не слушая приветствия секретарши и практически сметая все на своем пути, и пребывала в полной уверенности, что забыла.
Он ждал ее. Сидел в своем кресле и смотрел в упор. Дождался. А она с трудом, но тоже дождалась, пока он вернется из своего отпуска, чтобы бросить ему в лицо:
- Моджеевский, ты совсем охренел?!
- И тебе привет! – весело отозвался Богдан. – Давно не виделись.
- С наступившим! – не уступила ему в любезности Юлька и прошла в кабинет, захлопнув за собой дверь. – Ничего не хочешь мне объяснить?
Он откинулся на спинку стула, в то время как брови его взлетели вверх.
- А должен?
- Было бы неплохо, - твердо вознамерившись сдержаться и не закатить ему тут истерику, заявила она. – Это ты ее купил, да? Твоих рук дело?
- Может, присядешь? – Богдан кивнул в сторону подноса, который Алена оставила на столе для заседаний. – Кофе выпьем.
- Не боишься, что я тебе его на голову вылью?!
- Не боюсь.
- А зря! Потому что сейчас ты реально перешел черту. Ты выкупил Первую?
- Я, - согласился Моджеевский с довольным видом кота, объевшегося сметаны.
И она не знала, как тут же не вцепилась ему в волосы. Стереть эту счастливую лыбу с его лица хотелось сильнее всего. А потом вдруг поняла, что сил на это у нее нет. Потому что надо было хоть как-то затушить спичкой полыхнувшее жжение под грудью. Больно. Очень больно.
- Зачем? – шевельнула она губами еле слышно.
- Чтобы она осталась на ферме, - объяснил он и поднялся. Налил себе кофе и глянул на Юлю. – Будешь?
- Иди ты к черту! Ты меня совсем не слышишь, да?