А когда ей стало не хватать дыхания, она негромко всхлипнула и вспомнила.
Всего лишь еще одна секунда. А она всхлипнула и вспомнила. Почему не должна. Почему неправильно. Почему так непередаваемо больно.
Задыхаясь, Юля извернулась, уперлась руками в его грудь и попыталась оттолкнуть, одновременно отворачивая лицо.
Он не позволял. Удерживал в своих руках, безнадежно оттягивая неминуемое. Прижался щекой к Юлиной макушке, шерсть шапки неприятно царапала кожу, но Богдан чувствовал лишь ее тело – сейчас напряженное и сопротивляющееся ему.
- Перестань! – выкрикнула она, наконец окончательно нарушив то, что еще у него оставалось. – Богдан, прекрати!
- Нет! – зло выдохнул он.
- Хватит! Я не хочу!
- Чего не хочешь? – он заглянул ей в глаза. – Ну! Скажи! Чего ты не хочешь?
- Тебя. Тебя! Не хочу!
- Я бы мог спросить почему, но избавлю тебя от вранья.
- Дурак! – взорвалась Юлька и, приложив все силы, какие у нее только были, в конце концов, отпихнула его, отскочив на спасительное расстояние в два шага. – Хватит! Ты же знаешь! Ты знаешь! У меня Дима, Андрей. У нас семья, у нас все хорошо. Я их люблю! Зачем ты меня трогаешь? Ты же сам… сам говорил, что не претендуешь!
- Ты тоже много чего говоришь, - хмыкнул Богдан с кривой усмешкой, заставляя себя оставаться на месте.
Юлька, все еще тяжело дыша, только охнула в ответ. И рванула к Первой, еще больше увеличивая расстояние. А когда схватила лошадь за поводья, выкрикнула:
- Как был мудаком, так и остался!
- А я вообще сторонник постоянства! – не остался в долгу Моджеевский. – В отличие от тебя.
- Знаешь что?
- Ну поведай мне свое знание!
Юлька фыркнула и в два счета оказалась в седле.
- Оставь меня в покое! И ходи мимо моего магазина! – проорала она.
- Осторожнее!
- Но! – крикнула Юлька Первой, коснулась ногами крупа и дернула за поводья, пустив лошадь вскачь. А пролетая мимо Богдана выдала напоследок: - Не трогай меня!
- Лошадь пожалей! – кинул он ей вслед.
На это она ничего не ответила. Она стремглав мчалась вдоль реки до тех пор, пока не скрылась за излучиной, свернув на лесную дорогу. И еще через мгновение только солнечные блики, затерявшиеся в ветвях деревьев, напоминали о том, что только что она была здесь. И еще речка. Она как-то совершенно по-особенному шумела.
... пробравшись до самой сердцевины
***
Она бы с удовольствием пожалела себя, как загнанную лошадь, если бы не злилась так сильно. А с ее точки зрения, злость исключает загнанность. Потому что ты либо злишься и что-то делаешь, либо лежишь на земле и не можешь нихрена. В чем основа ее злости, она, впрочем, и сама не знала, но зато знала наверняка, что корнями та вросла в нее, пробравшись до самой сердцевины. До абсолютной концентрации ее сущности. Туда, где Юлии Малич больше всего в самом чистом виде.