И от осознания этого ей бы захлопнуть в конце концов крышку ноутбука и больше к теме Моджеевского не возвращаться никогда в жизни. Но вместо таких разумных действий она встала и подошла к зеркалу, внимательно разглядывая собственное отражение и критически подмечая все, что ей в себе не нравится. Смешно. В семнадцать лет Юльке и в голову не приходило думать об этом. Она была настолько уверена в собственной неотразимости, что метила в актрисы в выпускном классе. Встречаться с сыном олигарха и самым популярным парнем из соседней школы, в которой учились одни мажоры? Да вообще раз плюнуть! Подумаешь, чё такова-то?
А сейчас? Баба как баба, обыкновенная баба. Двадцать восемь лет на носу. Выглядит она, наверное, неплохо, даже моложе своего возраста, но вряд ли это надолго. Вокруг глаз уже наметилась сетка морщинок, едва заметная, но если присмотреться – вот она. В правом углу рта – тоже складка. Она слишком часто улыбалась девчонкой. В последние месяцы – наоборот слишком редко. Кожа чистая. Ресницы – ее особая гордость – их и красить не надо, чтобы визуально увеличить. Глаза в половину лица, но это от худобы, которая так не нравится ее мужу.
И правда… когда она на каблуках, то ростом едва ли не выше Димки. А ее фигура – отдельный разговор, который начинаться должен фразой «Давай тебе ко дню рождения грудь сделаем, третьего размера». Да при такой груди он следующим попросит задницу.
Юлька мрачно рассмеялась.
И устало растерла лицо. Она обычная. Не безнадежная, но всегда обычная. Можно макияжем что-то подчеркнуть. Можно прической что-то исправить. Но даже когда она наводит красоту, как на ту вечеринку, когда через долгие годы встретила Моджеевского, все равно проигрывает Алине. Практически по всем параметрам.
- Так какого черта ему надо? – спросила Юлька саму себя и вернулась к ноутбуку.
Писать в Кёльн. Владельцу запонок, выставившему их на продажу. Брать она намеревалась весь комплект, вместе с зажимом. Потому что, черт подери, они подходили Богдану как родные. Идеально дополнили бы его образ из того вечера… когда под локоть он держал Акаеву. А ее держал Димка. Держал, но, кажется, совершенно не удерживал.
И на работе супруг пропадал до обидного много, а вечерами, явившись, без конца сидел за ноутбуком и трындел по телефону, отчего Юлька чувствовала себя невыносимо одинокой. Как никогда в жизни. Корила себя за это. По сто раз объясняла себе, что нельзя обвинять человека в том, что он столько работает – ради них с сыном и работает.
А потом снова начинала блуждать по кругу, в котором то и дело натыкалась на Моджеевского, кричавшего ей вдогонку: «Лошадь пожалей!»