— Есть! — Вскрикнула одна.
Санька в темноте видел плохо, не то, что кикиморки и Гарпия.
Горшок обмыли и передали из рук в руки. Санька, приняв его, едва удержал.
— Тяжёлый! — Удивился он.
Горшок оказался приличных размеров. Как баскетбольный мяч.
Второй камень тоже сковырнули и в яме уже ковырялись руками, плюхаясь и подшучивая, Пашка с Глашкой.
— Есть и тут! — Сообщили радостно.
— Вам-то чего радоваться?! — Удивилась Гарпия.
— Да, так… Весело!
— Ставим камни на место и бревно.
Надо было срочно покинуть место, и Санька, пока девушки восстанавливали переправу, в одного дотянул брезентовые сумки до палатки.
Гарпия пришла уже тогда, когда Александр, не сумев расковырять запёкшуюся глину, разбил оба горшка и перебирал вдруг обретённое богатство. В одном горшке было только серебряные «деньги»: и полоски рублей, и что-то европейское. Санька от нумизматики был максимально далёк.
— Что это? — Спросил он Гарпию.
Та подошла, присела рядом, взяла серебряный блинчик, и сразу, даже не рассматривая его в свете масляной лампы, сказала:
— Это — шиллинги ливонского ордена. Кто-то хорошо с ними поторговал. Хотя… Чего это я? Знамо кто?
— Кто? — Спросил Санька.
— Ты всё равно его не знаешь. Давно это было. Лет сто назад клад заложили.
— Сто лет назад? И до сих пор мостик стоит?
— Камни давно лежат. Бревно-то новое.
Они поразглядывали монеты, но Саньку вскоре это утомило. И Гарпия к деньгам была равнодушна. Она, душа многогранная, от материального удовольствие тоже получала, но не ценила, так как украсть могла, что угодно и где угодно. Она получала удовлетворение только когда Санька отдавал ей свою силу, любовь и верность. Она была бы счастлива, если бы он поклонялся ей и отдавал ей себя всего, вместе с душой, но, как она не старалась, как не капризничала, иногда, Санька не поддавался. Капризы Александр пресекал просто, говоря:
— Ты же знаешь, милая, что любить тебя больше, чем люблю я, просто не возможно. А всё остальное — от лукавого. Убей в себе Аида.
И Гарпия сникала, понимая, что он прав. Его душа нужна не ей, а Тёмному.
Они уже спали, а над ручьём почти до утра слышался весёлый смех Санькиных воительниц.
Наутро второго дня «стояния под Новгородом» в лагерь прибыли посланцы Новгородского государева дьяка Тараканова.
— Чьих будешь, мил человек? Почто в Новогород не вступаешь? — Спросил десятский, увидев вышедшего из шатра Александра.
— Боярин и государев окольничий Ракшай Александр Мокшевич.
— Ракшай? Знакомое имя. Давно Василий Никитич ожидает. Как узрили, так и гадали, но как девок твоих увидали, так и поняли. Верно, что вои из них добрые, али на что иное держишь?