Они с братом как раз сидели возле норы, когда оттуда появилась морда матери. Это произошло так неожиданно, что Санька едва не «даванул пасту».
— Мама дорогая! — Произнёс он, оглянувшись.
Голова медведицы была такой огромной, что едва пролезла наружу. Мать сощурилась, из её глаз потекли слёзы, и она чихнула. Ураган перевернул Саньку через голову. Медведица чихнула ещё раз и его перевернуло снова. Санька возмущённо рыкнул и подбежал к «матери». Медведица обнюхала его и лизнула. Умка заскулил и тоже получил порцию «обнимашек». Наконец медведица выбралась из берлоги полностью. Она была громадной и худой. Шкура висела на ней, как платье «три экс эль» на манекене.
Санька подсунул ей под нос пучок дикого лука, но мать лишь обнюхала его и поспешила в кусты. Санька усмехнулся. Он специально раздразнил медведицу, чтобы она быстрее выдавила из себя пробку и принялась пополнять затраченные на детей ресурсы. В последнее время молока у медведицы на обоих детёнышей не хватало и Санька дозировал своё потребление, чтобы оставалось для Умки. Молока Лёксы ему бы хватило, но от молока медведицы он отказываться не хотел. Она бы почувствовала. Мать-медведица и так с подозрением обнюхивала Саньку, когда тот приползал в берлогу после общения с родителями. Да и молоко медведицы было намного жирнее и питательнее. На нём Саньку пёрло, как на дрожжах.
* * *
К следующей зиме Санька уже хорошо бегал на двух ногах и со стороны напоминал маленького мохнатого человечка с детским личиком, но с вполне себе атлетическим телом. Но он не злоупотреблял хождением на ногах и хорошо освоил передвижения на корточках.
Сначала он ползал на коленях, но вскоре приспособился так выворачивать ноги, что смог сначала прыгать, как заяц, а потом и довольно быстро бегать на четырёх конечностях.
Как-то глянув на оставляемые им на земле следы, Санька удивился. От задних ног отпечатывались только пальцы и подушка ступни, а от рук — пятка ладони и след от третьих фаланг пальцев. Он не раскрывал ладонь полностью, держа её кошачьей лапой. Его следы и напоминали следы какого-то животного из семейства кошачьих или собачьих, но отнюдь не человека.
Кисть его гнулась почти до предплечья, локти выносились в сторону, как у бульдога, но Санька развивал своё тело гармонично.
Медведица привыкла к Лёксе и не возражала, когда та подкармливала сына. Молоко у медведицы закончилось уже к лету. Умка перешёл на корешки и ягоды, а Санька полностью переходить на медвежью еду опасался. Александр Викторович знал, что пищеварение у медведя значительно отличается от человеческого и позволял себе лишь жевать корешки, которые выкапывала медведица. А вот ягоды он любил.