Но я ведь этого и добивалась, правда? Сама хотела, желала его равнодушия, чтобы не погибнуть в Фирсове, не утонуть в этих чёрных желанных глазах. Так лучше. Для нас обоих.
— Я могу идти? — лишь молча кивает.
Выхожу из кабинета, закрываю дверь, и тут же сползая по ней от бессилия. Я была уверена, что получу моральное освобождение, когда решила уволиться, но всё оказалось наоборот.
Стало ещё хуже. Внутри всё клокочет, раздирает грудную клетку от осознания, что Роман теперь будет разговаривать только так: отстранённо, холодно и равнодушно. Не будет прежнего тепла во взгляде, в каждом прикосновении, в каждой его улыбке.
Уверена, что моё место займёт Светочка, которая более сговорчива, чем я. Что ж, Хлёстову можно только поздравить.
Роман
Ещё вчера поговорил с Ливановым, прямо с утра вызвал мудака к себе и чётко, подробно изложил причины, по которым он теперь даже дышать в сторону Ани не имеет права. Сопровождал каждое слово доказательствами в виде сжатых кулаков и нецензурной брани, чтобы дошло быстрее.
Показалось, что зам чуть в штаны не наложил, опасаясь, что будет уволен тут же, но нет — я разочаровал, не сказал ни слова про увольнение. По совету Кира я должен затаиться, показать Ливанову, что этот нагоняй был окончательным и теперь он будет работать, как прежде, с той лишь разницей, что ему запрещено разговаривать и даже смотреть на мою фею.
Видимо, Артемьев год назад доходчиво объяснил Ливанову, что трогать Аню нельзя, потому, как и сейчас, он лишь часто-часто кивал, иногда нервно сглатывал и почти шептал, что даже рядом с ней не остановится. Был согласен на любые условия, лишь бы остаться на своём место.
Останется, но лишь временно, я всё равно избавлюсь от него, такие в компании не нужны.
Мысленно всё время возвращался в Анюте, которой сегодня не было на рабочем месте. Надеялся, что успокоится, придёт в норму, а обещание Ливанова больше к ней не приближаться и вовсе даст гарантию её полнейшего спокойствия в компании.
Но… Как только пришла на работу в пятницу, первым же делом ткнула мне под нос заявлением на увольнение. Заверил, что, если дело в Ливанове, то он уже точно не подойдёт к ней больше ни под каким предлогом, как он будет пробираться ко мне с отчётами через мою помощницу — плевать, хоть пусть в щель просачивается, но к фее он больше не имеет права приближаться.
И тут Аня выразила опасения, что после моего отъезда всё начнётся снова, как позавчера, когда компанию покинул Артемьев.
Было желание кричать и прижимать её к себе. Она, что, действительно решила, что я вот так, просто улечу в Москву, оставлю её здесь и сразу забуду? Наивная, моя наивная фея. Но пока я не имею права её пугать. Не готова, ко мне не готова, стоит, почти не шевелиться, лишь смотрит янтарными глазами, а я тону.