В машине она обернула Генри в два колючих одеяла, которые нашла под сиденьем. Третьим она вытерла Труве. Одеяла отдавали затхлостью, но ни Генри, ни Труве, кажется, не возражали. Она повернула ключ, пикап фыркнул, охнул и умер.
И тогда до нее дошло. Она поняла. В отношении Джека она могла утверждать, что поняла все до конца. Дом после ремонта. С бассейном во дворе. И его экстравагантная дорогая одежда. Многое изменилось. Но, несмотря на это, Джек не изменился совсем. Осознав это, мама рассмеялась. Она смеялась.
И смеялась.
И смеялась.
Она смеялась так, что Генри закрыл уши ладонями, а Труве завыл. Она смеялась так, что стало больно щекам, запершило в горле, глаза заслезились. Она смеялась из-за своей тяжкой, потраченной впустую жизни, которой вообще-то не следовало стать такой. Она смеялась из-за своих восхитительно прекрасных, но странных детей и плотника, которого ей следовало полюбить с той самой минуты, когда ее мать услышала пение птиц, возвещающее о явлении благой любви.
Но самое главное – она смеялась оттого, что наконец, спустя столько лет, разлюбила Джека Гриффита. Это был смех облегчения.
Вивиан повернулась к Генри.
– Как ты? – спросила она.
– Уголок в кустах и кошка на стене, – тоскливо ответил он, придвигая к Вивиан одну из своих карт. Она еще раз отметила, как тщательно выполнен рисунок. Даже дорожные знаки стояли на правильной стороне улицы. Тут она заметила, что эта карта отличалась от остальных. На двери одного из домов, похоже, была кровь.
– Что это? У тебя кровь? – Вивиан быстро осмотрела его пальцы и руки, нос, уши, живот и язык.
Генри помотал головой и оттолкнул ее руки.
– На полу красное и везде перья! – сердито тыкая пальцем в карту, выкрикнул он.
– Генри, послушай… – Вивиан говорила очень медленно. Она терпеть не могла, когда это делали другие: говорили с Генри как с маленьким ребенком, но иногда было сложно понять, слушает ли он.
Она всмотрелась в сына, завернутого в одеяла поверх дождевика, из капюшона торчит озабоченное личико.
– Ты молодец, что надел плащ, – похвалила она. В тот день ничто не предвещало такой яростной бури.
– Это случится после дождя, – сказал Генри.
После дождя?
– Ты знал, – прошептала она. – Ты знал, что пойдет дождь. – Если он знал об этом, что еще он знает? Что случится после дождя?
Генри снова сунул ей карту.
– Пинна бо-бо, – взмолился он. – Печальный дядя велел слушать.
Двигатель старого пикапа наконец сделал оборот и, взревев, вернулся к жизни.