Она скользнула под воду и открыла рот, надеясь поглотить содержимое ванны одним глотком и опуститься на дно. Но то был момент слабости, который продолжался, пока она не набрала полные щеки жидкости. Тогда она поднялась и села, отплевываясь от горячей и уже грязной воды.
Всего за два тягостных месяца обещание Джека писать ежедневно дало сбой, письма стали приходить по три в неделю, потом по два и в итоге сошли на нет. К июню Вивиан не получала вестей от Джека вот уже пять месяцев одну неделю и три дня. Однажды она ему позвонила, и ей сказали, что Джека Гриффита нет на месте, но дежурная по общежитию поклялась передать ему, кто звонил. Передала она или нет – этого Вивиан узнать было не суждено. Джек так и не перезвонил.
Целыми днями она пыталась забыть, как звучит его голос, а ночами – вспомнить. Часами стояла у почтового ящика в ожидании писем, которые не приходили, сидела у телефона, который не звонил. Мать запретила ей появляться в пекарне: к чему бы Вивиан ни прикладывала руку, все вызывало у покупателей тоску.
Но вопреки обстоятельствам Вивиан была настроена оптимистично. Чтобы вернуться, Джек должен был уехать, так ведь? А она знала, что он вернется, как знала, что некоторые звезды, которые ярко сверкают в небе, уже мертвы и что она красива, хотя бы для Джека. Все так и было.
Вивиан спустила воду и стала наматывать цепочку на вентиль, отсчитывая каждый оборот по-французски, как мать.
– Un, deux, trois, quatre, cinq, six. – Вивиан знала только до десяти, но ничего – витков было не так много. Она вылезла из ванны. Оборачивая голову полотенцем, Вивиан посмотрела в окошко на нового жильца, занятого работой во дворе.
Эмильен стала пускать жильцов сразу после начала войны. Это было ее единственное за всю жизнь проявление патриотизма. Дом на холме превратился в калейдоскоп постоянно сменяющих друг друга мужчин, женщин, детей и животных, каждому из которых нужно было предоставить место для отдыха – кому на одну ночь, кому больше. Дольше всего жила семья черных кошек. Позже ходили слухи, что эти кошки и их потомки населяли комнаты и коридоры нашего дома еще тридцать лет, что сильнее подогревало домыслы, будто бабушка была ведьмой в обличье pâtissier[22]. Из людей, однако, дольше всех оставался Гейб.
Гейб имел необыкновенно высокий рост, и ему нельзя было стоять где попало, потому что если он загораживал солнце, то в его тени начинали вянуть цветы, а пожилые дамы посылали внуков за свитерами. Из-за роста он многим казался старше своих лет. Это было и хорошо, и плохо.
Как и у многих вновь прибывших, первой его остановкой в нашем районе была пекарня. Его привлек резкий запах хлеба на закваске, а еще девушка – она стояла у открытой двери булочной, и ветер трепал ее каштановые волосы. Вивиан не достались ни материнские густые черные волосы, ни зеленые глаза. Она не так выделялась на фоне Эмильен. Для того чтобы оценить красоту Вивиан, нужно было к ней привыкнуть. Подобный вид красоты воспринимался только глазами влюбленного.