Вивиан опять улыбнулась.
– Перья замечательные, Гейб, – проговорила она и вышла из комнаты, озадачив его тем, что впервые назвала его по имени. Это вселило в Гейба столько надежды, что он вырос еще на пару сантиметров, лишь бы вместить эту надежду всю.
В ночь, когда у моей мамы начались схватки, почти никто не спал. Ночные птицы слетелись на лужайки, словно благочестивые прихожане. Они пировали; темноту оглашали предсмертные крики их жертв. До этого, днем, вороны и воробьи досаждали всей округе своим яростным пением, залетали в окна и бросались на маленьких детей. Однако Вивиан было не до странной, вызванной предстоящими родами смуты среди местных птиц.
Гейб отвез ее в больницу на громоздком пикапе «Шевроле», купленном для мелких работ в городе – починить то да се. Эмильен еще не вернулась из пекарни, а времени совсем не было.
– Нет времени! – кричала Вивиан с пассажирского сиденья, сжав кулаки туго-туго, под стать круглому животу. Она жмурилась от боли, над верхней губой блестел пот.
Гейб, потянувшись вбок, схватил ее за руку – как же гадко, что прикасаться к ней в такую минуту доставляет ему удовольствие.
– Держись, Виви, уже скоро.
Гейб остался ждать в приемной, а Вивиан увезли две медсестры в фартуках и, поместив ее в стерильную белую комнату, вновь заскрипели своими туфлями по коридору.
Мама плакала и кричала в одиночестве. Звала медсестер, Джека, даже мать – хотя Эмильен была не из тех, кто будет держать за руку и влажным полотенцем вытирать пот со лба. Когда боль стала невыносимой и схватки, казалось, раздерут ее надвое, скрипучие туфли вернулись вместе с несущим облегчение холодным шприцем.
В сумерках, прежде чем забыться глубоким сном, Вивиан ясно видела падающие с потолка огромные перья, но объяснила это видение последствиями анестезии.
Когда я родилась, дежурный врач, растерянно посмотрев на акушерские щипцы, ушел в приемную искать членов семьи.
По словам находившихся там медсестер, открыв глаза, я показала мизинчиком в сторону света. Для этого потребовалась незаурядная ловкость, принимая во внимание то, что сначала мне пришлось расправить пару крапчатых крыльев, прорезавшихся по краям лопаток.
Мой близнец оказался для всех неожиданностью – особенно для врача, которого пришлось спешно вернуть для продолжения родов. Позже были споры, имели ли мои крылья какое-то отношение к тому, каким родился Генри. Но как тогда объяснить появление на свет множества других, похожих на него – тех, что родились такими же странными, как и Генри, но без пернатого близнеца?
Через два часа представители прессы пронюхали о моем незаурядном рождении. Вскоре они заполнили больничные коридоры, вызывая злобные взгляды медицинского персонала. Старшая медсестра удержала натиск фоторепортеров и журналистов, но ночью под наше окно стеклись богомольцы со свечами и в благоговейном страхе завели псалмы в мою честь. Толпа была такой густой, что Гейбу понадобилось четыре часа, чтобы забрать Эмильен из пекарни и привезти ее в госпиталь. Потом, когда Эмильен через сорок пять неловких минут заявила, что не может так надолго оставить магазин, еще четыре часа понадобилось, чтобы отвезти ее назад.