Для всех было совершенно очевидно, что Джек Гриффит – отец детей Вивиан Лавендер; те, кто знал Джека, видели сходство с ним моего брата – но никто не осмеливался об этом сказать. Возможно, они брали пример с отца Джека, сварливого Джона Гриффита, который, когда бы ни проходил мимо булочной Эмильен, морщился и стискивал зубы. Были такие, кто божился, будто видели, как он плюнул в Вивиан в тот день, когда она, еще беременная, в замызганном белом платье, которое отказывалась снимать, уволилась со службы у прилавка с газировкой. Его длинный и тонкий белесый плевок попал ей в спину, а потом утек вниз и смачно шлепнулся на тротуар.
Большинство предпочитало соблюдать по отношению к Джеку презумпцию невиновности. Предпочитали думать, что он попросту о нас не знал. В сентябре, еще до нашего рождения, он уехал в Уитмен-колледж. И с тех пор не возвращался. Не стоит забывать, что между нами лежали четыреста километров.
И вдруг на наше двухлетие заявилась Беатрис Гриффит.
В первый и последний раз.
Именно бабушка увидела, как она идет по дорожке. Мелкие нетвердые шажки этой женщины так напомнили Эмильен ее собственную хрупкую Маман, что она просто не могла не поприветствовать Беатрис и не пригласить ее в гостиную. Позднее Эмильен вспоминала, что Беатрис разоделась в пух и прах для столь кратковременного визита. На ней был элегантный серый костюм с широким, затянутым на талии поясом, пара белых перчаток и шляпка с вуалью, которая плотно сидела на голове с короткой стрижкой. На щеки, будто обтянутые папиросной бумагой, она нанесла розовые овалы румян.
Когда мама показала ей нас с Генри, Беатрис прижала к груди свои ручки в перчатках и стала тихо бормотать под нос «м-м-м», пока руки не задрожали, а слезы не полились в ее улыбочные морщинки.
Она принесла подарки: мне – юлу, а Генри – набор кубиков. И держала меня на коленках, пока крылья не защекотали ей подбородок.
Перед уходом Беатрис схватила Вивиан за руку.
– Тебе не обязательно делать все самой, – прошептала она.
Беатрис не всегда была такой тихоней. В юности она слыла смешливой – и даже боевой, – а в выпускном классе ее избрали «самой неподражаемой девочкой». Именно она своим остроумием отвлекла футбольную команду противника, а одноклассники в это время стащили их талисман. Она первой во всей округе сделала стильную короткую стрижку, а потом, ощутив, как уши обдает прохладным осенним воздухом, уговорила на это и подружек. Когда в ее жизни появился Джон Гриффит, чьи голубые глаза и волевой подбородок вызывали у нее слабость в коленях, подруги заметили в жизнерадостной Беатрис перемену. И совсем скоро ждать дома, когда позвонит Джон, ей стало важнее, чем пойти на матч по случаю встречи выпускников. «Вдруг матч затянется? Что я ему скажу?» – переживала она, от волнения теребя что-нибудь пальцами.