– Но какой красавец, не находишь? – заметила Кардиген.
Я бросила взгляд вниз, к подножию холма, потрясенная тем, что мужчина меня увидел. Понравилась ли я ему?
– Ой, – пробормотала я и зарделась. – Даже не знаю.
Много лет назад, когда семья Эмильен была еще в полном сборе и жила на съемной квартире в Борегардовом «Манхэтине», Маман немало времени уделяла поиску лоскутков для стеганых одеял на приданое дочерям. Одеяла следовало приложить к искусному ручной работы trousseaux[48], вместе с кружевными наволочками и тяжелым столовым серебром. Необходимо было также поделить их поровну между тремя дочерями, а не оставлять в наследство последней из живущих, однако Эмильен давно уже убедилась в том, что жизнь далека от идеала.
Каждому одеялу было дано говорящее имя, и спустя годы каждое должно было оказаться на нужной постели: «Блестящие надежды» для Вивиан до Джека, «Тропинка осыпалась» – после, «Голубка в окне» для меня и «Шальное одеяло» для Генри.
Сама Эмильен укрывалась простыми шерстяными одеялами.
Расправляя одеяло на постели Генри, Эмильен старалась ничего не задеть. Теперь в доме хозяйничала Вивиан, но Эмильен иногда все же находила себе физическую работенку – это помогало ей скоротать время и отвлечься от нежеланных мыслей. Краем глаза она заметила нечеткий мужской силуэт, освещенный узким треугольником солнечного света. За тридцать шесть лет, что прошли после его смерти, она уяснила, что чем меньше на него обращаешь внимания, тем громче говорит призрак Рене. Если бы Эмильен взглянула на него, то увидела бы место, где раньше был рот. Кажется, в это время он что-то кричал и яростно жестикулировал, показывая за окно.
Она же, последний раз взбив подушку, с заправской стойкостью прошла прямо сквозь привидение в углу, даже не помедлив, чтобы разузнать, что оно пыталось сообщить на этот раз. Если бы она это сделала… Ну, не стоит терзаться из-за если бы да кабы.
«C’est la viе», – как сказала бы она.
Внизу Эмильен застала Генри: он сидел за обеденным столом и слизывал с ложки глазурь. Они тоже были здесь. Все трое: Рене, ходивший за ней по пятам, Марго и канарейка Пьерет. Еще появилось темноволосое дитя с густыми бровями и потрескавшимися губами, которого Эмильен раньше не видела. Девочка провела рукой по коллекции старинных чайничков на дубовом комоде, ощупывая фарфор своими прозрачными пальчиками.
Но дело не только в том, что они были здесь. С этим она свыклась, как свыклась с неугомонным чириканьем Пьерет, изувеченным лицом Рене и дыркой в груди Марго в том месте, где раньше билось сердце. Весь ужас был в том, что Генри