Ну и лютовал парторг!
«Такие ворюги скоро всю рыбу переведут, ничего пе останется!»
По-соседски это — ворюгой честить? Что он, Ми-рошник, украл у Шурыгина? Взять хотя бы, как соседка яички у них покупала. Обсчиталась, целый рубль передала, так он, Мирошник, сразу этот рубль отдал. А тут «ворюга»!..
Рыбу тогда, копечно, у Мирошника забрали, штраф пришлось уплатить, и лодку на время хода кеты рыбнадзор на прикол поставил. «Удружил» соседушка.
Так вот и живёшь — с опаской, с оглядкой.
Жердей вот надо ограду подправить. Срубил бы Мирошпик где-нибудь десяток-другой молодых берёз, привёз ночью... Так обязательно спросит: «Где рубили, Ефим Кузьмич?» И проверит: выписывал в лесничестве талой на порубку или пет. За талон-то платить надо, а так бы срубил — и всё.
Ничего, сегодня он своего соседушку перехитрил, оправдал с лихвой талончики на порубку и штраф за ту рыбу. А то, куда тебе, выступает по радио: «Мы, товарищи, должны беречь общее достояние. Пройдёт несколько лет, и наша тайга будет кишеть соболем».
Пускай-пускай кишит. Мирошник и тогда ещё поохотится на законных основаниях.
А с Ромкой Шурыгинским, с этим паршивцем, что-то делать надо. Ну вот чего ему во дворе у Мирошника сегодня потребовалось? Дай потачку — каждый день будет обыски устраивать.
На другой день Мирошник поймал Ромку на улице, подвёл к своей калитке, вынес шест:
— Ты лазил ко мпе по двор? Me отпирайся!
— А я и не отпираюсь! — сказал Ромка.— Мы письмо доставали.
— Кто это «мы»?
— Ну мы...— Ромка не стал говорить про Надей-ку — не хватает ещё, чтобы Мирошник на неё напустился.
— Ну мы... Женька Смородин, я и Ваня Стрижко.
Ромка рассказал всё, как было, только получилось, что бить в ванну и вёдра придумал он, Ромка, он же и во двор заходил.
— Чтоб я тебя больше в своём дворе не видел! — погрозил Мирошник, отдавая шест.
Проходя по двору, ногой отшвырнул пустую консервную банку, из которой обычно ел Гром. Банка звякнула о ведро; пёс заскулил и опрометью бросился в конуру: нервы у него были явно расстроены.
— Ну погоди! — покосился Мирошник.—Погоди у меня!
«Какой пёс был,— огорчённо думал бн, обрабатывая соболиную шкурку.— Испортила его старуха своим воспитанием. Лучше б гусят подальше держала, а теперь вот придётся менять собаку».
— Папа, почему Мирошник такой злой? — спросил Ромка отца, заходя в дом.— Сейчас так на меня грозился! А мы ничего у него во дворе не сделали, только письмо взяли.
— Такой уж человек — ненавистник,—вздохнула Любовь Михайловна.— Может, потому, что детей нет. Когда у человека дети, у него сердце мягче.