— Что это ты делаешь? — удивились они.— Почему не прячешься?
Я рассказал им о синицах. Подбежавший к нам Симуш-Торопыга, тут же залопотал:
— А что, ребят? Поймаем и в клетку их. Пускай в избе перезимуют!
— Организуем «живой уголок»! — подхватил его предложение и тощий Тимуш.
Кто-то немедленно притащил сетку, и мы принялись за дело. Обследовали на улице все деревья, перевязанные лубками и наконец, в одном из них поймали синицу. Посадили ее в лукошко, накрыв сеткой, и с умилением стали разглядывать. Синица, сверкая темными бусинками глаз, билась о стенки плетенки, но вылететь не могла.
— Ладно. Пускай эту ночь она у тебя побудет,— решили ребята.— А завтра смастерим клетку и поселим ее в классе.
Придя домой, я вынул синицу из лукошка, привязал к лапке нитку и посадил на подоконник, а другой конец нитки накинул на гвоздик, к которому крепились занавески. В коробку из-под спичек я насыпал пшеницы, а в баночку из-под гуталина налил воды.
Я долго не мог заснуть и наблюдал за синицей с постели. К еде и питью она так и не притронулась. Она беспрерывно билась о стекло, взлетала и тут нее падала,— словом, вела себя очень беспокойно. К тому же с печи за ней с хищным огоньком в глазах наблюдала наша кошка. Наверное, синица боялась кошки.
Я вынес кошку во двор, загасил лампу и забрался под одеяло. В доме давно уже все спали. Затихла и синичка на окне. Я лежал в темноте и, думая о ней, незаметно заснул…
Рано-рано утром меня разбудила мама.
— Вставай! Вставай скорее, сынок! — сказала она.— Птица твоя померла.
Лицо у мамы было грустное, и она пристально и осуждающе смотрела на меня. Я вскочил с кровати. Бедная синичка, билась на привязи, закрутилась вокруг веревочки от занавески и повисла кверху лапками. Я поспешно подхватил ее, но она уже не дышала. Какой-то острый комок подкатил к моему горлу… Мне стало больно и грустно.
Мама подошла и погладила меня по голове.
— Никогда не делай этого, сынок. Это тебе наука! Тот, кто вырос на воле, никогда не будет жить в клетке…
Я нежно гладил перья, долго смотрел на бездыханную птицу, отнес за гумно и зарыл ее под пнем березы. Долго стоял я и следил за тем, как весело и беспечно щебетали птицы на ветках наших яблонь и мне казалось, что этот поступок с синицей мне никто не простит. И я дал себе клятву никогда больше не ловить и не держать в неволе лтиц!..
Увидев, что сделал Кируш-Длиннуш со снегирем, я весь задрожал от негодования и, протянув руку, резко сказал:
— Отдай снегиря! Не мучь птицу, слышишь?!
Ребята удивленно смолкли. Стояла такая тишина, что было слышно, как в ладонях Кируша бьется бедная птица. Поглядев на меня, а потом — на Кируша, ребята засмеялись.