— Не блажи, Кузьма! Ты воин! Кто поганым мстить будет, ежели воины заместо жёнок плакаться начнут?!
— Я их зубами рвать буду! Они даже не звери! Я не знаю, кто они, какие матери их выкормили!
— Замолчи! И так душе больно. Лучше подскажи, где их искать сейчас?
— А что их искать-то? Вон они у реки. Веселятся, добро награбленное делят. Я потом, когда в себя пришёл, до реки добрался кое-как, к воде сполз, да потом весь день в камышах сидел, смотрел на их пляски… А потом назад, в город вернулся. А тут вижу — покойники наши убраны, крест на могиле… Понял, что свои здесь.
— Пошли, Кузьма, к остальным. Отдохнём, сколько успеем. Рассвет уж недалече.
Когда рассвело, после того, как все наобнимались, наговорились с Кузьмой, люди притихли, поглядывали на Михаила, ждали его решения. Кто-то не выдержал молчания и сказал:
— Слухай, Миша, негоже нам здесь засиживаться. Солнце всё выше, того и гляди, поганые могут наскочить невзначай. Уходить надо.
— Роман верно рассуждает, старшой! — поддержал говорившего Прокша. — Пока совсем не развиднелось, надо в лес подаваться. Против большого отряда мы не сдюжим.
XXIII
Уйти мы не успели. Когда почти дошли всем нашим отрядом до ближайших деревьев, из-за раскинувшегося недалеко перелеска выметнулись где-то с полсотни степняков. Увидев нас они тут же перестроились, и бросились в атаку. Мы построились в какое-то подобие «черепахи», закрылись щитами, в которые тут же вонзились десятки стрел. Бой принимать было бессмысленно — мы бы не продержались и нескольких минут, но сила ненависти у наших воинов была такова, что никто и не подумал об отступлении. В этот момент я увидел толмача, который переводил хану мои слова, а рядом — своего личного врага!
— Мамай! — закричал я ему, надеясь, что он услышит мой голос среди невообразимого шума, воцарившегося вокруг. — Иди сюда, гад!
— Это который? — спросил Прокша, выглядывая из-за щита. Он знал, что я хочу схватить преступника: я рассказывал ему об этом в лесу.
— Вон тот, с синим щитом!
— Понял! Поглядим, что он может! Авось ссадим с коня.
Снова закружилась, завыла, закричала на разные голоса схватка, зазвенело железо, затрещали от ударов щиты, вновь алая кровь оросила траву. В этой круговерти я забыл о Мамае, да и о самом себе… Отбить удар, ударить самому, вновь отбить, пригнуться, на щит поймать вражеский клинок и уколоть своим! Увидел я, как раскинув руки, с коня падает с разрубленной грудью ханский толмач, как Кузьма, проткнутый копьём, падает на колени, а потом лицом вперёд, уже неживой, как визжит степняк, разбрызгивая вокруг кровь из обрубка руки…