Тудор Аргези (Видрашку) - страница 122
Тудор Аргези отпил глоток кофе и наклонился над листком белой бумаги. Он несколько секунд продержал ручку над неначатой строкой, а потом стал писать мелкими, четкими буквами. Параскиве показалось, что в то мгновение, когда он поставил точку в конце строки, из-под пера вырвалась искра и осветила его лицо.
Он не лег в ту ночь спать, работал до утра. Отвлек его от работы детский голос. Один, потом несколько сразу.
Прислушался.
Маленькие продавцы утренних больших газет сообщали заголовки, повторяли наперебой: «Читайте речь профессора Йорги в парламенте! Читайте речь Николае Йорги в парламенте! Йорга ведет бой с попутаем Аргези!», «Читайте речь Николае Йорги в парламенте!»
Поэт выводит восемь строк одного из своих многочисленных стихотворений-надписей. Сейчас это «Надпись на ноже».
«Отточен он и в ножны вложен. Носи — и грудью чувствуй рукоять. Учись, держа десницу возле ножен, добру и злу достойно отвечать. Будь тверд, как эта сталь в ее оправе. Будь справедлив — и ты всегда поймешь, пред кем ты преклонить колени вправе, пред кем для схватки вырвать верный нож».
Не для себя ли сделал эту надпись Тудор Аргези? Впереди был долгий и нелегкий путь борьбы.
Предстояли еще многие бои художника с жестоким и несправедливым миром.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Жена писателя…
Могла ли представить себе двадцатилетняя Параскива Бурда, какая предстоит ей жизнь с Тудором Аргези? И мог ли себе представить вернувшийся из своих странствий по Франции и Швейцарии поэт, что он встретит в Бухаресте эту крестьянку из буковинского села Бунешть, которая станет для него подругой, женой, матерью, хозяйкой дома, единомышленницей и любимой? А сколько труда уходит на то, чтобы и он, и дети, и сотрудники «Записок попугая», и посетители редакции чувствовали себя уютно, сытно, весело, празднично! Но Параскива делала все с такой легкостью, с такой любовью, так незаметно, что порою Аргези казалось, что они увидели свет одновременно и помнят себя еще с самого детства, будто росли в одном доме. Эти годы сделали их одним целым. Незаметно для себя они стали называть друг друга нежным словом «пуйкэ». Этим мелодичным румынским словом называют оперившихся, но еще не ставших взрослыми птиц.
Пташечка, птиченька ты моя…
К тому, что Тудор и Параскива называют себя этим словом, привыкли сотрудники, привыкли подросшие Митзура и Баруцу.
Какие бы ни были трудности, какие бы ни встречались, казалось бы, непреодолимые препятствия, Параскива никогда не жаловалась на свою судьбу, никогда не жалела о том, что встретила тогда, давно, накануне той, не первой мировой, а первой балканской войны, этого беспокойного человека. Она старалась вести себя так, как будто дом — полная чаша. Бывало, Аргези спросит: