Параскива держала на руках мужа. Она боялась шевельнуться, а по лицу катились невольные слезы. Он не должен их видеть, эти слезы. А как их сотрешь, не потревожив его?
Залаяла собака. Опять кто-то идет проведать. Калитка почти не закрывается: приходят писатели, приходят соседи и рабочий люд предместья Мэрцишор. Который месяц он болеет, прошел слух, что он совсем ослаб, что положение его безнадежно. По старому, заведенному с древних времен обычаю к уважаемому человеку заходят попрощаться… Собаку утихомирил Баруцу и осторожно открыл дверь. У матери на глазах слезы, отец у нее на руках, не шевелится. «Неужели уже все?!» Баруцу бросился к матери, но она сделала ему знак головой: «Тихо, тихо…» Он вытер катящиеся по ее щекам слезы, понял, что отец крепко спит, и шепнул ей, что пришел режиссер из Национального театра, хочет обязательно видеть отца. Губы матери чуть зашевелились: «Пусть подождет…»
Режиссер Национального театра Соаре пришел к писателю узнать о судьбе давно начатой Аргези работы: год назад он предложил театру перевести на румынский всего Мольера. — Согласились охотно, обещали заключить договор, но не торопились. Соаре намечал ставить Мольера, и переводы Аргези, конечно, были бы самыми подходящими. Но вдруг слух об этой страшной болезни. Неужели правда? И Соаре поспешил в Мэрцишор, Узнав, что Аргези спит, ждал на улице, под вишней; Митзура несколько раз приглашала в дом, предлагала чай.
— Нет, нет, спасибо, если позволите, подожду здесь, я не тороплюсь.
Ему было интересно посидеть в этом волшебном уголке Бухареста, о котором ходит столько легенд. Говорят, что Аргези построил свой дом как вызов грозной тюрьме «Вэкэрешть». Вот она рядом. Высокие, массивные стены, за ними еще одно каменное кольцо. Сторожевые вышки, арочные черные ворота, как в известной книге Аргези. По стенам прохаживается вооруженная охрана… А тут, в саду Мэрцишора, зеленеет трава, гудят разноцветные пчелиные домики. Стали взрослыми Митзура и Баруцу, о которых знает вся читающая детвора страны из «Книги игрушек». Митзура чернявая, красивая девушка, глаза такие же, как у отца, — темно-карие, лицо озабоченное, печальное. Но не забывает, что в Мэрцишоре гость, предлагает чай еще раз.
В дверях появилась статная женщина в простой одежде, рядом с ней стоял Баруцу.
— Добрый день.
— Как маэстро?
Аргези часто называли «маэстро», он раздражался и даже написал по этому поводу басню. Не любила это слово и Параскива. Так было несозвучно оно со всем, что сейчас происходило с Аргези. И Параскива отозвалась на вопрос после некоторого раздумья: