Согласно семейным преданиям, полуослепший дед, взяв на руки слабенького недоношенного внучонка, воскликнул с поразившей всех силой убеждения: «Цезарем быть нашему Сашеньке, цезарем!» В тот же день, в тихий предобеденный час, дед скончался от разрыва сердца. Слова его считались в семье пророческими.
Действительность, правда, совсем не подтверждала этих слов. Узкогрудый, непомерно крупноголовый, с тонкими рахитичными ножками, младший отпрыск фамилии Путиловых менее всего напоминал победоносного Цезаря.
Упрямо сторонился шумных детских забав, по-стариковски искал уединения, спрятавшись от няньки где-нибудь в кустах боярышника и не отзываясь на встревоженные голоса взрослых. Мальчишка рос диковатый, с превеликими странностями.
Блистательная военная карьера не могла зажечь его воображения. Не влекла и входившая в моду стезя предпринимательства, на которой иные его родичи быстро достигли преуспеяния, заделавшись обладателями миллионных состояний.
На семейном совете решено было отвезти младшего сына в Санкт-Петербург, в Императорский Александровский Лицей. Заведение вполне достойное, нисколько не хуже любого университета, не говоря уж о Кадетском корпусе, а смекалистому человеку и на чиновничьем поприще открыты широкие возможности.
К этому времени Сашенька Путилов поокреп и мало-помалу набрался силенок. Не доктора ему помогли, с величайшей готовностью приезжавшие в «Глубокое», благо гонорары были щедрыми, не микстуры и целебные ванны Баден-Бадена. Сам себе помог, благо с редкостной для его возраста настойчивостью взялся догонять широкоплечих старших братьев.
По утрам, уединившись в каретном сарае, он часами терпеливо упражнялся с гирьками по какому-то немецкому самоучителю. Наловчился отменно плавать, фехтовать, стрелять из пистолета.
В сенокосную пору, взяв у управляющего маленькую косу-литовку, уходил с наемными работниками на заливные луга. Напрасно было отговаривать его, предостерегать от чрезмерных физических нагрузок — все равно сделает по-своему, как задумано.
Ученье в столице давалось Сашеньке легко.
Курс наук, преподаваемых в Лицее, считался трудным, кое-кто плакал горючими слезами в дортуарах и бегал по репетиторам, а он с первого года заделался любимцем профессоров.
По латыни — «пятерка», по логике — «пятерка» с плюсом, по закону божьему — первейший ученик. Иностранные языки знает назубок, без малейшей запиночки, точно произрастал до пятнадцати лет не в провинциальной костромской глуши, а на берегах Темзы либо Сены.
Высшей точкой лицейского взлета Сашеньки Путилова была хитрая юриспруденция, которой на старших курсах придавалось первейшее значение. Тут он был вне досягаемости для простых смертных, одинаково преуспевая и в церковном, и в международном праве, и в полицейском, и в уголовном.