— У меня не большевистский притон, а приличное заведение для порядочных людей! — обозлился трактирщик.
Поэт Карел Томан решил вступиться за Франту Зауэра:
— Пан трактирщик, оставьте нас в покое. Каждый человек имеет право свободно выражать свои мысли и защищать своего друга.
Трактирщик умолк и отошел к стойке. Его клиенты не заметили, как в трактир вошел новый посетитель — человек в русской шапке-«колчаковке» и торжественно произнес:
— Moriturus vos salutat! — Обреченный на смерть приветствует вас!
Все подскочили, как ужаленные:
— Гашек!
Писатель приблизился к стойке, вынул кошелек и сказал трактирщику:
— Пан Петршик, я должен вам десять крон. Война помешала мне вовремя вернуть деньги. Вот они. Благодарю вас за то, что вы молились о спасении своего должника.
Хозяин трактира молча взял деньги.
Зауэр встал и подошел к Гашеку. Они обнялись. Писатель по-русски, в обе щеки поцеловал его, и они вместе пошли к столику Зауэра. Гашек поклонился гостям, вынул сигарету и, заметив Томана, протянул ему руку и попросил прикурить.
Словно не замечая протянутой руки, Томан небрежно подал ему зажженную сигарету.
— Мне жаль тебя, Карел. Ты, наверное, забыл меня или поверил моим клеветникам, — мягко сказал Гашек. — Моя совесть чиста.
Гашек подошел к полковнику Медеку.
— Здравствуй, брат Рудольф! — сказал Гашек. — Чего куксишься? Ты достиг высших чинов. Чем недоволен?
— Шут! — огрызнулся Медек.
— Не сердись, Рудольф. Я тебе не соперник. Наши пути разошлись под Липягами.
Спокойный тон Гашека и слово «Липяги» словно обожгли полковника — в Липягах, под Самарой, легионер Медек и комиссар Гашек сражались друг против друга.
— Я не желаю разговаривать с предателем, — сказал Медек. — Если бы ты в Сибири попал к нам в плен в тебя привели бы ко мне, поверь, Гашек, я не посмотрел бы на то, что мы вместе служили в одном войске, вместе писали в Киеве. Возможно, мы вместе провели бы твою последнюю ночь — пили бы, беседовали, вспоминали, а утром я приказал бы солдатам поставить тебя к стенке и скомандовал бы: «Пли!» Возможно, мое сердце на минуту сжалось бы, но я отлично исполнил бы свой долг!
Все притихли, ожидая ответа Гашека.
— Я был комиссаром в Красной Армии. Эта армия боролась против белой гвардии, защищала Советскую власть. Служа большевикам, я служил русскому народу, нашему старому другу — так я понимал свой долг. Если бы в руки красноармейцев попался ты, контрреволюционер Медек, и тебя привели бы ко мне, то я, возможно, провел бы с тобой твою последнюю ночь — мы беседовали бы, вспоминали, пили, а утром я приказал бы красноармейцам подвести тебя к стенке и, поверь мне, рука у меня не дрогнула бы, я сам бы пустил тебе пулю в лоб!