Зауэр все понял. Расписка Гашека — самая обычная выходка его друга. Но она полностью вышибает из его рук право на издание романа, и он скоро еще раз станет банкротом. На лице Зауэра изобразилось такое безысходное отчаяние, что Свьеценый переменил тон и заговорил с ним отечески-мягко:
— Не огорчайтесь. Дело можно поправить. Послушайте меня. Я — стреляный воробей и отлично знаю, что среди писателей, как и среди простых смертных, попадаются обманщики. Писателям не следует доверять. Ваш друг — не обычный автор. Не будем раздувать его дело. Скажите, он уже закончил этот роман?
— Нет, еще не закончил, — ответил Зауэр.
— Вот и отлично. Я предлагаю вам передать свои права на печатание следующих тетрадей мне. Я выплачу вам те деньги, которые вы уже вложили в издание первой тетради. Только не проболтайтесь Гашеку!
Зауэру не осталось ничего другого, как принять предложение Свьеценого. Зато теперь Зауэр был готов к любым сюрпризам.
Как выяснилось, Гашек брал авансы и у других издателей. Он сбывал «Швейка» под разными именами, как тот сказочный герой, который всем продавал своего коня, уверенный, что конь все равно вернется к нему. Гашек получил некоторую сумму у редактора «Чешского слова» Алоиса Гатины, пообещав ему повесть «Прогулка бравого солдата Швейка в святую Русь», «Трибуна» заплатила ему за еще не написанного «Бравого солдата Швейка в Бугульме».
«Как только ни изворачивается человек, чтобы не умереть с голоду! — философски размышлял Зауэр. — Бедняку трудно написать большой роман — надо каждый день думать о куске хлеба…»
Встретившись с писателем, Зауэр захотел узнать, что скажет он, когда узнает, что ему, Зауэру, известно о его проделках со «Швейком».
— Ярда, у тебя появился какой-то двойник, — озабоченно сказал он. — Этот двойник собирается публиковать роман о Швейке и в издательстве Свьеценого, и в газете «Чешское слово», и в «Трибуне», и еще где-то. Издатели вывесили даже свои рекламные плакаты о выходе в свет какого-то «Швейка». Этот подражатель может сильно подорвать наши позиции.
— Не знаю, как насчет рекламы у подражателя, а с нашей рекламой я, кажется, уже влип. Мы послали плакаты в провинцию. На них наткнулся пан Сватек, чешскобудейовицкий издатель. Вот, полюбуйся на эту бомбу замедленного действия! — и Гашек извлек из кармана письмо. — Шесть лет назад, в апреле 1915 года, я имел глупость взять у него аванс и обязался писать только ему военные юморески в течение десяти лет.
Зауэр прочел письмо Сватека и засмеялся:
— Подумать только, какое великодушие! «Поскольку вы ушли на фронт и попали в плен, то, разумеется, не могли писать и посылать мне юморески. Теперь же я настаиваю на выполнении договора. В случае Вашего отказа я передам дело в суд, чтобы он наложил арест на вашу книгу».