— Что-то ты действительно бледная. И заторможенная. Не простыла?
— Всё в порядке, — стараясь прекратить этот нелепый разговор, выдавила Ольга, уже дотронувшись ручки двери. — Голова болит просто.
Повисло неловкое молчание, и чтобы прервать эту нелепую в своей абсурдности ситуацию, Оля вышла из туалета. Заглянула в раздевалку поправить макияж, но начальница следовала по пятам и, заметив, как подчинённая хлюпает носом и замазывает покрасневшие щёки тональным кремом, предложила:
— Отправляйся домой и лечись. Не хватало, чтобы ты ещё весь коллектив заразила своей… — тут Агата осеклась, представив, как половина сотрудников слягут с ОРВИ, и, чтобы не накликать беду, закончила: — Головной болью.
Для Оли это было лучшим выходом из ситуации, чтобы не испытывать терпение начальства, она быстро переоделась и вышла через заднюю дверь из ресторана.
В лицо резко пахнуло тёплым ветром, что принёс с собой аромат почти осеннего леса с его пряным воздухом, который в это время пропитан запахом выцветших трав. Оля передёрнула плечами и, не спускаясь в метро, пошла по тротуару. Сама не зная, куда именно хочет попасть. Внутри поселилась обречённость с привкусом горькой полынной настойки. И она пропитывала всё: начиная от лёгкого платья и заканчивая мыслями, которые и без неё не были столь радужными.
Максим. Она ведь действительно влюбилась в этого мужчину. И надо бы было сразу закатать губу, включить голову, потому что такое только в сказке возможно, чтобы самый настоящий принц влюбился в золушку. А она, наивная, поверила. И сейчас корила себя за эту слепую веру. Даже немного щенячье обожание. Потому что, когда она теперь знала о наличии настоящей невесты, поведение ее ничем, кроме как выпрашиванием взаимности, не выглядело. И от этого становилось тошно, душно, противно. Самой от себя. И хотелось смыть с себя эти позорные ощущения, залезть в ванну, взять самую жёсткую губку и тереть кожу до покраснения, до волдырей, чтобы навечно запомнить: нельзя верить обаятельным мужчинам. Вообще никому нельзя верить. Ведь вера даёт право человеку обмануть.
В метро спуститься всё же пришлось. Ольге никогда не нравилось это место. Слишком мало всего живого, больше механического, но вместе с тем метро это вены, артерии города, и в нём человечки — самая настоящая жидкость, что бурлит, плывёт волнами. У неё собственный запах. С ароматом дорогого парфюма, железа и холода.
А выйти на Маяковской, чтобы через десять минут неспешного шага оказаться на Патриарших прудах. Немного углубиться вдоль одной из дорожек, что приведёт к деревянным лавочкам. И сесть, чтобы подумать и ещё немного поплакать. Над своей вечной невезучестью, что даже волшебный дневник никак не смог перебороть. Над проведённой с Максом ночью, что отдавалась приятной мягкой истомой внутри, которая раздирала теперь всю душу и резала сердце старым тупым ножом. Над…