— А кто заботится? Ты?! — хмыкнула Юля с сарказмом. — Кто меня, вообще, курить научил, Дан? Напомнить? — посмотрела с вызовом, но каким-то горьким, давящим на его плечи.
Окей, он принял удар. Справедливый упрек.
— Был не прав, признаю. Но я бросил, Юль. И тебе пора… Сама же знаешь, вредно, ну на фига нам это? — боги, о чем он?! Приехал ей мораль читать о вреде никотина? Три «ха-ха». Точно не роль Дана.
— Бросил?! — у нее голос стал ломким и сиплым, словно бы вновь слезы от него прятала.
У Дана что-то за грудиной комом встало, давя на солнечное сплетение. Не понравился этот тон. До подкатывающего, давящего ледяного шара в животе…
— Это у тебя хорошо получается, да, любимый мой?.. Бросать, растаптывать, отказываться… — от слова, которого кучу времени от нее не слышал, должно было бы в кайф стать…
А вместо этого, как приговор почему-то услышал.
Сдавило виски, застучало в голове. Потому что тон Юли, выражение ее глаз, когда из себя… выплюнула это «любимый», било наотмашь куда сильнее удара ее тонкой руки недавно.
А она, будто не заметив, как Дан на это отреагировал, подошла вдруг ближе.
— Ты бросаешь легко и без напряга, ни к чему крепко не привязываешься. Даже наоборот… — ее руки легли на его голые плечи, но Дан весь на звуке сосредоточился. Не мешал ей… хотя тело отозвалось, наслаждаясь каждым прикосновением, словно впитывал каждую молекулу любимого запаха, поглощал тепло тонких пальцев, едва ощутимо обводящих линии его татуировок.
— Не-е-т. Ты убегаешь, как твоя мать. А я вот так не умею… не могу… Я если начала, то это всерьез и надолго, — Юля вдруг привстала на кончики пальцев и почти-почти прижалась к его губам.
Но не коснулась, щекоча рот Дана своим дыханием.
Он сам подался чуть вперед, намереваясь ее поцеловать, но тут же Юля отклонилась и покачала головой, прижав палец ко рту Богдана.
— Знаешь, когда я курю, Дан? — как-то хрипло спросила Юля, вновь замерев в миллиметрах от его лица и губ, но и палец не убрала.
Глаза в глаза смотрят. А ее ресницы мокрые, и вряд ли от душа, под которым стояли пять минут назад.
Он покачал головой, почему-то не в состоянии сейчас говорить. Богдан слишком хорошо знал Юлю, чтобы не прочувствовать ту боль, что стояла за каждым ее словом. И…
Окей, он не хотел об этом думать, как и обычно, но, дьявол (!), и отстраниться от той муки, что она давила в себе, не мог. А еще, НЕ впервые за все эти годы, но отчего-то невыносимо остро именно сейчас в мозгу вспыхнул вопрос: что, если он совершил греб**ную ошибку, поверив не тем, кому стоило верить?.. Возможно, потому, что отец со своей просьбой пришел, несмотря на то, что раньше говорил?