Однако же стоит и молчит, будто проклятый, соляным столбом, как заморозило…
— Я курю, когда хочу поцеловать тебя, Дан, — хрипло, словно усмехаясь, выдохнула Юля. Но ее глаза при этом… Боги! Он как в бездну боли смотрит. И все слова застряли в горле! — Когда обнять тебя хочу, просто опустить голову на плечо, а тебя нет рядом…
Одна рука Юли, как бы демонстрируя все, что она шептала, скользнула по старой, самой первой, татуировке в виде феникса, взлетающего на его плече. Символ бесстрашия, набитый когда-то на пике какой-то эйфории от выигранного заезда, на кураже… И отцу назло. Скользнула ниже на руку, добираясь до тату компаса, который должен был вести его к цели… Вторая рука стиснула морду медведя, набитую на другом плече. Затем обе ладони скользнули выше, накрыв ее «отпечатки» у самой шеи Дана.
Пальцы сжались, Юля, будто еще больше приподнялась, опираясь на него, на руки Дана, уже сжавшие ее талию, а он сам же не помнил, когда успел ухватить ее… «свое, кровное»!
— Знаешь, каково это, курить по пачке в день? — она уткнулась в ямку между его шеей и плечом носом, словно запахом кожи Дана дышала. — Или как дико ломает, когда ты запрещаешь себе курить и звонить тебе, сама себе не позволяешь тоже… Как наркоман… Хуже, чем когда тебя опоили. А надо еще учиться, работать, улыбаться всем, и, мать т**ю, делать вид, что у меня все прекрасно! И я девочка-припевочка, блин, а не изломанная внутри наркоманка, подсевшая на тебя! — под конец голос Юли стал злым, полным такой боли, что он непроизвольно ее сильнее к себе притиснул.
Пальцы Юли впились в его тело ногтями… Но он не отбросил руки, сжал ее крепче.
— Малая…
— Или, — не позволила Юля ему себя прервать, вновь продолжив шептать. Только теперь опустилась на пол, стала ниже, прижалась губами к его татуировке-клетке, обвела языком линии, погнав по телу Богдана чувственный жар, несмотря ни на что. — Знаешь, каково это, сидеть напротив человека, который ничего не требует, даже, блин, целоваться не лезет?! Добрый, хороший, внимательный… О будущем совместном говорит, на концерты и в театр водит… И курить… сигарету за сигаретой… А он мне «айкос» дарит, чтобы не так вредно, ни фига не понимая, что я каждой сигаретой с тобой тра**юсь в голове у себя на его же глазах! ТЫ СЕБЕ МОЖЕШЬ ХОТЬ ПРЕДСТАВИТЬ, КАКОВО ЭТО, ДАН?! — заорала вдруг Юлька, ударив его ладонями по груди плашмя.
Словно от бессилия и всех выплескиваемых эмоций.
Ему этот крик ее сорвал какой-то стоп-кран! Будто отрубил тот непонятный ступор, что владел Богданом последние несколько минут, пока Юля его тело изучала, заводила, возбуждала своими прикосновениями-ударами. Знала же его, чертовка! До последней реакции и рефлекса.