это физически, внутренне. Мой пульс учащается, мне трудно дышать, и я начинаю думать о тревожных вещах. О таких вещах, как
после. Я слушаю, как он объясняет, почему Нойер — невероятно переоцененный вратарь, и смеюсь, искренне любя каждую минуту.
В кафе с мороженым он ничего не заказывал. Потому что, он сказал, «я не люблю есть холодное».
— Вау. Пожалуй, это самая не датская вещь, которую я когда-либо слышала.
Это должно быть больное место, потому что его глаза сужаются. — Напомни мне никогда не знакомить тебя с моими братьями.
— Почему?
— Не хотел бы, чтобы ты заключала какие-либо союзы.
— Ха. Значит, ты общеизвестно плохой датчанин. Ты также ненавидишь ABBA?
Он выглядит кратко сбитым с толку. Затем выражение его лица проясняется. — Они шведы.
— А как насчет тюльпанов? Ты ненавидишь тюльпаны?
— Это будут Нидерланды.
— Проклятие.
— Но так близко. Хочешь попробовать ещё раз? В третий раз — самое то.
Я оглядываюсь, слизывая остатки липкой фисташки с пальцев. Он смотрит на мой рот, а затем на свои ноги. Я хочу спросить его, что случилось, но владелец кофейни на углу выходит за своей табличкой, и я кое-что понимаю.
Уже поздно.
Очень поздно. Действительно поздно. Конец ночи. Мы стоим друг перед другом на тротуаре, спустя более двенадцати часов после нашей первой встречи на… другом тротуаре; Эрик, наверное, хочет домой. А я, вероятно, хочу побыть с ним ещё немного.
— Каким поездом ты едешь? Я спрашиваю.
— Вообще то я на машине.
Я неодобрительно качаю головой. — Кто вообще водит машину в Нью-Йорке?
— Люди, которым приходится посещать строительные площадки по всему штату. Я отвезу тебя домой, — предлагает он, и я сияю.
— Гении. Добрые, дарящие поездки гении. Где ты припарковался?
Он указывает куда-то позади меня, и я киваю, зная, что должна развернуться и снова идти рядом с ним. Но мы, кажется, немного застряли в этом здесь и сейчас. Стоя друг перед другом. Прикованы к земле.
— Мне было весело сегодня вечером, — говорю я.
Он не отвечает.
— Несмотря на то, что мы забыли купить круассаны в бистро.
Всё ещё нет ответа.
— И я испытываю серьезное искушение купить тебе картонную фигуру Нойера в натуральную величину и… Эрик, ты всё ещё занимаешься тем, что не разговариваешь, потому что технически я не задаю тебе вопрос?
Он тихо смеется, и у меня перехватывает дыхание. — Где ты живешь? — мягко спрашивает он.
— В самых дальних районах Статен-Айленда, — лгу я.
Это должно быть моей местью, но он просто говорит: — Хорошо.
— Хорошо?
— Хорошо.
Я хмурюсь. — Это семнадцать долларов, мой друг.
Он пожимает плечами.